Роберт Уильямс - Корень всех зол

— Джейк, что сейчас такое было?

— Где? — Он подался вперед, вслушиваясь.

— Да вот же!

— Ничего не слышно…

Тут я обернулся к нему и крикнул: «Бу!» Он заорал на весь дом, так что разнеслось эхо, но почти тут же начал смеяться — ему определенно понравилось. Мы еще немного так посидели, даже не вспоминая про чтение, — Джейка явно больше интересовал настоящий дом с привидениями, чем книжка про них у него в рюкзаке. С полчаса мы болтали, и я выдумывал новые подробности. Потом я сказал, что пора возвращаться.

— Жалко, не получится прийти сюда ночью, — проговорил я, когда мы спускались по лестнице. — Тогда-то она точно объявится и начнет выть.

— А ты думаешь, сегодня она здесь будет?

— По субботам миссис Лорримор всегда тут как тут и вопит громче всего, — объяснил я. — Субботними вечерами ее муж напивался со своими друзьями в городе, а она могла встречаться с любовником. Так что это время она оплакивает больше всего.

— Так, может, вернемся сюда как-нибудь вечером? — спросил Джейк.

Мне не удалось сдержать смех. Даже я не решился бы проникнуть в жилище смотрителя после наступления темноты. Мы двинулись в обратный путь — теперь, когда впереди не ждал дом с привидениями, Джейк уже не бежал со всех ног.

— А ты по субботам после обеда ничем не занят? — спросил я.

Он помотал головой.

— И мама не хватится, если тебя долго не будет?

— К ней Стив приходит, а меня они отправляют гулять до самого ужина, чтобы побыть вдвоем. Может, сходим все-таки туда еще разок?

— В следующую субботу?

Он кивнул.

— Ну, можно, если хочешь.

— Вдруг тогда повезет, и мы ее увидим, — произнес он.

Мы договорились опять встретиться на площадке. Я довел Джейка до конца Фокс-роуд и проследил, чтобы он зашел в свою дверь. Мне тоже оставалось лишь отправиться к себе. Веселье кончилось, и я чувствовал себя подавленным. Впереди меня не ждало ничего хорошего — только мама и ее вечное недовольство. Подходя к дому, я сбавил скорость — в воздухе явственно пахло очередным скандалом, иногда это угадывалось по одному виду нашего жилища. Остановившись шагов за пятьдесят, я пораскинул мозгами. Можно было не пойти домой вообще, но я понимал, что тем только отдалю грозу. Что толку бегать, если потом все равно возвращаться? Тут чем быстрее, тем лучше — как когда тошнит: сунул два пальца в рот, потом почистил зубы и двигай дальше. Я аккуратно прикрыл за собой дверь — не слишком тихо, чтобы не было похоже, будто я хочу прокрасться тайком, но и не хлопая, чтобы не провоцировать мать лишний раз. Из кухни доносились какие-то звуки, и я двинулся туда. Мама стояла у раковины и, наклонившись — плечи выше головы, — терла кастрюлю с таким ожесточением, словно та была шелудивым псом, извалявшимся в грязи.

— У тебя штраф за просрочку библиотечной книги, — не оборачиваясь, проговорила она. — Про рыбаков Шотландии или какая-то еще чушь в этом роде. В извещении написано, что книгу обязательно нужно вернуть, потому что она чуть ли не из Оксфорда и надо отослать ее обратно.

Мама вновь взялась за кастрюлю. Я бросил взгляд на кухонный стол и увидел листок и надорванный конверт.

— И нужно им было выполнять твои дурацкие заявки.

Я смотрел на ее напряженную спину, на двигающиеся взад-вперед сильные руки, и слова вскипали сами собой, а я уговаривал себя не лезть на рожон. Сейчас я поднимусь в свою комнату, и все будет в порядке.

— Ты не можешь открывать мои письма. Это противозаконно.

И понеслось. Мама развернулась и поперла на меня, размахивая руками в мыльной пене — будто две порции сахарной ваты на палочке, — так что только брызги летели. С горящими безумным огнем глазами она принялась распинаться о святом праве матери знать каждую мысль и каждое действие выношенного ею ребенка.

— И тебя, Дональд, это особенно касается, или ты так не считаешь, а? После всего, через что нам пришлось пройти по твоей вине? Уж за тобой-то нужен глаз да глаз! Да как у тебя еще хватает совести меня упрекать?

Боком, боком я начал пробираться к выходу, чтобы укрыться в спальне. Я уже десять раз пожалел о том, что спровоцировал мать. Истерики и вспышки гнева — последнее, что мне сейчас было нужно. Я хотел лишь спокойно посидеть в тишине своей комнаты, вспоминая, как весело было нам с Джейком в «доме с привидениями». И ничего больше.

Доброта очень важна. Я узнал это в раннем возрасте и с тех пор старался не забывать. Я помню, как впервые столкнулся с истинным ее проявлением, когда мне было восемь — еще в Клифтоне, за несколько месяцев до несчастья. Ничто пока не предвещало беды и не омрачало моей счастливой детской жизни — счастливой за исключением вечера среды и утра четверга. По средам я засыпал весь в слезах, потому что в четверг у нас были уроки плавания. Они начались в том году, и все в классе прямо с ума сходили, лезли в автобус, как будто он должен был отвезти нас в парк аттракционов, — ну конечно, чего им бояться, плавать-то они уже умели. А я только-только выучился ездить на велосипеде, зато к бассейну в жизни близко не подходил — для первого урока пришлось даже специально идти в магазин и покупать мне плавки. Шесть недель спустя я оставался единственным, кто все еще бултыхался в «лягушатнике» под присмотром мистера Бауэринга, сопровождающего учителя от школы, и ни под каким видом не соглашался окунуться с головой. Глядя, как другие бесстрашно плещутся в глубокой части бассейна, я просто не мог постичь такой безрассудной храбрости. Я никому не говорил, как сильно боюсь, — не хватало слов, чтобы выразить свой ужас. По средам, ложась спать, я снова и снова представлял, как захлебываюсь, как вода покрывает меня с головой, заливается через нос, через уши, наполняет меня изнутри, и под ее весом я ухожу на дно, подобно кораблю с пробоиной. Каждый раз я боялся, что сегодня меня насильно отправят к остальным, и там, среди общего шума, плеска и суматохи, я наверняка потону, и никто даже не заметит.

В начале урока мы выходили из раздевалки и выстраивались у бассейна в шеренгу — почти голышом, кто повыше, кто пониже, кто худее, кто крепче, но все равно мелюзга, — а вода серебрилась перед нами, безмолвная, пугающая, грозная, как акула. Миссис Хескет, инструктор, уже ждала нас, чтобы рассказать, чем мы будем сегодня заниматься, и мои худшие страхи подтверждались — придется погружаться с головой. Однако, когда нас начинали делить на группы, мистер Бауэринг потихоньку брал меня за руку и отводил к «лягушатнику», и всякий раз от облегчения я чуть не плакал. Неделя за неделей он пытался придать мне уверенности, подтолкнуть в нужном направлении, а я только все больше боялся, и ему приходилось отпускать меня все раньше и раньше. И ни разу он не потерял терпения, не сорвался. Наконец, после одного из занятий, видимо, поговорив с мамой, он зашел в пустую раздевалку, где я торчал один, присел рядом и сказал, чтобы в конце дня я ждал его у учительской — мы опять пойдем в бассейн.