Андрей Титов - Тайм-аут

— Что за повод?

— Гусарам повод ни к чему. — улыбается Максим, — Но если серьезно, стоит отметить твой первый месяц. Парень молодцом, — говорит он, повернувшись к девушкам, — растет на глазах. Я, например, первые два блевал дальше чем видел. А потом ничего, привык. — Максим окидывает взглядом мою комнатенку, — Где сядем?

Я улыбаюсь, показывая, что оценил шутку, затем машу рукой в сторону дивана, иду на кухню и беру четыре фарворовые кружки (половину всей моей посуды), одна из них с трещиной. По пути обратно успеваю три раза покраснеть. Что за нелепость! Макс наверняка не упустит шанса постебать меня, но деваться некуда, не без труда напустив на себя беззаботно-веселый вид, ставлю их на столик (треснутую себе) и сажусь на стул напротив гостей.

— Не забудь напомнить взять в следующий раз и стаканы. — Макс.

— Не забуду, наливай.

Макс наливает в две кружки виски на четверть, мартини на треть в две другие. Кружка с трещиной оказывается в числе мартини-кружек. Бл**ь.

— Сок по вкусу, барышни.

Я получаю возможность понюхать напиток. Фруктовый аромат с дубовыми нотками. Лучшее, что когда-либо видели эти чашки.

— За профессиональные привычки! — поднимает кружку Макс.

Выпиваем. Я ставлю Coldplay на ноутбуке, какое-то время все молчат. Не-Ира рассматривает облезлую лепнину на моем потолке, Ира по прежнему кидает на меня неоднозначные взгляды.

— Интересный образец, — говорит не-Ира глядя в потолок, — похоже на герб английского баронета.

Поймав мой вопросительный взгляд, Макс украдкой показывает три пальца и выговаривает одними губами слово «Лондон». Я хмурю брови и слегка подаюсь вперед, демонстрируя всем видом, что ничего не понял. Не-Ира резко поворачивает голову в мою сторону, Макс поспешно выговаривает:

— Кира — моя одноклассница, три года как живет в Лондоне, приехала к сестре.

Ира и Кира? е**нуться.

— Круто. — говорю, — Надолго?

— На неделю. — отвечает Кира.

Я киваю.

— Чем ты занимаешься в Лондоне?

— Работаю, в основном. Я иллюстратор в небольшой студии. А ты?

— Стас — ассистент нейрохирурга, как и я, — отвечает за меня Макс. Я снова вопросительно смотрю на него. Он продолжает как ни в чем не бывало, — Перспективный молодой специалист, как я уже говорил.

— А ты любитель почитать. — Кира смотрит на стеллаж с книгами, — Это здорово, читающий молодой человек нынче большая редкость.

— Спасибо. Ты, наверное, тоже любительница?

— Да. Обожаю читать!

— Что читаешь?

— Русскую классику в основном. Достоевский, Толстой, Гоголь, Гончаров. Англичан тоже люблю, но меньше.

Минуты три мы обсуждаем классиков, русских и англичан, затем переходим на американцев.

— Читал что-нибудь Фитцджеральда? — спрашивает Кира.

— «Гэтсби».

— О, обожаю «Гэтсби»! Что можешь сказать про эту книгу?

Я чувствую, что не хочу ничего «сказать» ни про «Гэтсби», ни про какую-либо другую книгу ни сейчас, ни когда бы то ни было. В отличие от червеобразных очкастых задротов из книжных клубов и телепередач, я люблю читать книги, а не разглагольствовать о них, но двухмесячное воздержание и 100 граммов виски развяжут любой язык. Выспренная чушь полилась как из рога изобилия.

— Я считаю, что Фитцджеральд в этом произведении отразил срез американского общества двадцатых (двадцатых?) годов, его расслоенность, праздные настроения богатеев, их нежелание становиться на место других людей, барьеры, отделяющие людей друг от друга в рамках одного общества и невозможность преодоления этих самых барьеров…

Попутно я пытаюсь вспомнить, где я все это читал? В Википедии? Бля, только бы она не читала ту же самую статью, дурак, не спроста же она спросила именно про «Гэтсби», наверняка читала, если так, звание дешевого ****обола мне обеспечено. Размышляя подобным образом, я решаюсь на импровизацию.

— …и на фоне всего этого он рассказывает историю парня из низших слоев, старающегося дотянуться до звезды, до девушки из другого мира, но общество не дает ему этого сделать, его разделение настолько фундаментально, что как ни старайся — а он старался изо всех сил, — его устои непреодолимы. Споры во многом связаны с давностью, сейчас выйди что-нибудь подобное, я бы сказал, что парню просто не повезло, он влюбился не в ту девушку. Но ведь могло и повезти? Точно также как не получилось, могло и получиться, но в те времена, скорее всего, не могло, именно это возмущало Фитцджеральда и навело его на идею. Кроме того, в произведении есть также сюжет о том как человек, со стороны выглядящий как гостеприимный и радушный хозяин с кучей друзей, на самом деле друзей не имеет, в доме у него пасутся одни прихлебатели и любители халявы, которые исчезают с окончанием вечеринки, не заботясь ни о чем, в том числе о личности хозяина дома. Им конечно интересно кто он такой, но дальше праздного любопытства дело не заходит.

Выговорив все это, я отхлебываю из кружки и делаю вид, что сказанное всерьез взволновало меня. Весь из себя задумчивый, я смотрю в пол перед диваном. Заход рискованный, краем глаза замечаю, что Кира смотрит на меня, но поворачиваться сразу нельзя. Зато я могу посмотреть на Иру, она смотрит на меня с недоверием, не могу сказать, что это воодушевляет. Взгляд Макса не выражает ничего, такое ощущение, что он занят собственными мыслями.

Проходят несколько секунд в общем молчании и я начинаю ощущать, что сидеть истуканом становится глупо и я могу наконец-то повернуть голову. Кира смотрит на меня с неподдельным интересом. Похоже, прокатило.

— Это как-то соотносится с твоими мыслями о книге? — спрашиваю.

— Да.

Она улыбается. Черт, да у меня сегодня есть все шансы. Улыбаюсь в ответ.

— Кира, а ты сюда что-нибудь привезла почитать? В смысле, ты ведь не будешь всю неделю на ногах, чем будешь заниматься в свободное время? Русскую классику читать? — подключается Макс. Не могу понять, издевается он или нет.

— Русской классики у меня тут нет, буду перечитывать «Золотую тетрадь» Дорис Лессинг.

О, Лессинг! — оживляется Ира, — Как же прекрасно она пишет, обожаю ее!

— Да! — поддерживает с воодушевлением Кира, — Женщины вообще пишут более возвышенно, более чувственно, шире затрагивают вопрос отношений с окружающими, чаще развивают события через эти отношения, в то время как мужчины больше концентрируются на внутреннем мире героя. Хотя, не всегда, конечно. Вы читали «Изысканный труп»?

— Начинал. — отвечаю я, — Не успел, правда, оценить высокий стиль и полные красочных метафор описания актов каннибализма, так как на «холодная струйка спермы вытекла из вялого пениса, когда я перекатывал его языком» решил закончить.

— Вы можете назвать меня шовинистской свиньей, — говорит Макс, — но я убежден, что бабы в подавляющем большинстве не умеют писать.