Андрей Титов - У-мир-рай

© Андрей Титов, 2022

ISBN 978-5-0056-6684-0

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Окна распахнуты настежь, но в комнате душно. Воздух прелый, гнилостно-сладкий; воздух давит. Так бывает всегда, когда летом в комнате покойник. На двух дощатых табуретках – гроб, обит блеклой, светло-розовой материей. Столь же блеклым, обескровленным выглядит и лицо покойницы. Разве что вокруг глаз мертвенная синева густа и пугающа, может, потому и прикрыты пятачками сомкнутые веки – взгляд запечатан.

Клавдия Юрьевна Сморыго умерла пять дней назад. Обнаружили, правда, её не сразу. Первой забеспокоилась соседка Валентина. Стала собирать деньги за уборку подъезда, а Юрьевна ей не открывает и даже голосу не подает. Потом выяснилось, что и в магазин за молоком она не выходила и мусор не выносила, что вовсе на неё было не похоже. Вызвали племянницу Галю. Та пришла со своим ключом, заметно волновалась.

Открыла дверь, и сразу в нос пахнуло какой-то пропастиной. Умерла Клавдия Юрьевна на кухне: видать, тряхануло прям за обедом, тарелка рисового супа осталась недоеденной и начала тухнуть. Валентине так сразу задурнело от этого, а племянница Галя на подкашивающихся ногах дошла до телефона в прихожей и вызвала скорую.

Скорая долго разбираться не стала, признали инсульт, сказали, что дней пять, как померла уже, а ударило ее, может, и того раньше: может за день до этого, может за неделю. Дальше суета началась, чтоб в морговский холодильник ее положили, по всяким собесам беготня, да гроб в полцены выхлопотать тоже дело немалое. Зато ныне вот всё выглядело вполне достойно. Без оркестров пусть (не заработала на них покойница), но чинно, ладно, с венками неплохими, два автобусика во дворе ждут: ПАЗик и ГАЗель, как раз на два десятка человек. Все, кто надо, пришли: старухи-соседки, знакомые, сослуживицы по библиотеке, ну и, конечно, племянница Галя с мужем и двумя детьми. Вокруг нее шепотков и разговоров особенно много. Во-первых, всю организацию похорон на себя взяла и поминки в заводской столовой за её счёт, во-вторых, покойной она ближайшей родственницей приходится, потому на законных правах, и двухкомнатная квартира ей достанется. И то, и другое вызывало живейший интерес.

– Переезжать-то, Галь, думаешь? – первой не затерпелось спросить Валентине, её квартира как раз и примыкала к двухкомнатке покойной.

– Поправлюсь с похоронами, по своей халупе решу чего, тогда уж и заедем. Вещички мне собрать, раз-два и обчёлся, в общаге много не напасёшься, – вид у племянницы при этом оставался смурной и сосредоточенный.

– А там, знаш, у Клавы: бельё какое старое увидишь или ещё чего, так мне неси. Оно бы и мне пошло, мы с Клавой одного, вроде, размера.

– Обожди тёть Валь, некогда пока всё это тряхомудье разбирать, до всего руки дойдут, дай только с похоронами поправиться.

– Ты только, знаш, Пичугиным ничего не давай. Все прохалкают. Будут зариться – не давай.

– Ой, томит чего-то, как перед грозой. Лишь бы на кладбище дождина не застала, – в воздухе действительно стояла несносная духота, да и Пичугины околачивались неподалеку, чего подслеповатая соседка Валя никак в толк не могла взять, так что было в самый раз сменить тему разговора. – Всю неделю дождь обещают, вот, поди, и разразится.

– Оно бы и хорошо попозже немножко, – это подал голос Пичугин-старший из квартиры ниже, – а то жара всего уж измотала. Конец августа, а парит, как в июле. Я так думаю, что и Клавдию тоже жара доконала. Давление у нее.

– Ой, Клава, Клавушка, угораздило же тебя. И никто то ж тебя не услышал, и никто не помог, одна-одинёшенька лежишь и позвать не можешь. За чьи грехи отвечаешь? Кому грехи накручиваешь? Злой смертью померла да зло оставила, – всякие причитания-обличения Лиде Саврасовой прощались легко. Знали в подъезде: одна баба живёт, дурит со скуки, все блажит чего-то, по утрам водой обливается, вечером карты раскладывает, сны растолковывать любит, даже если об этом её и никто не просит. Но на этот раз среди присутствующих были и те, кому такое поведение внове.

Галин муж осёк:

– При детях хоть кликушествовать не надо!

Впрочем, ребятишки и так не очень-то замечали траурности момента: трехлетний Артем по малолетству, двенадцатилетняя Софья из-за болезни. Дурной она уродилась. Врачи напортачили, объясняла всем Галина, родовая травма, в голове что-то не так сомкнулось, всё только на десятый раз доходит. Вот и сейчас Софья напропалую всё дёргала Галю за рукав и спрашивала: «А бабушка навсегда умерла?». Ответ тут же забывала и наново интересовалась:

– А баба Клава теперь надолго мёртвая?

– Теперь она, знаш, как уехала, считай, – решила по-своему объяснить Валентина, надеясь, что это будет доходчивей, – в землице теперь спать будет. Вы к ней в гости на могилку сможете сходить, а она к вам нет.

– Ой, не знаю, плохо померла, не по-божески. Успокоится ли теперь? – блаженная Лида, заговорила спокойно, не причитая как обычно, может, поэтому её и никто не решился в очередной раз прервать. – Мёртвым есть дело до этого мира, поскольку мир предал их. Держат на земле дела неутолённые, обида кровная.

И неприятная, как запах гнили, повисла тишина. И тишина эта, и судорожно переплетённые костяшки пальцев покойной, и хищно заострившиеся ноздри её – выдавали какое-то неимоверное напряжение, царившее в комнате. Даже от того, что на прямой пробор зачесаны седые волосы усопшей, становилось как-то не по себе. Предгрозовое томление начинало пугать.

И в этой томительной духоте, смрадном мареве будто видеться начало. Палец у покойницы пошевелился. Указательный, на правой руке, с потрескавшимся ногтем. Первым заметил Артёмка, внучатый племянник Клавдии Сморыго, тут же робко за рукав отца дёрнул:

– Папа Дима, бабушка пальчиком шевелит.

– Что? Каким пальчиком?

Отец присмотрелся и оторопел. Теперь у покойной уже двигалась вся кисть. Судорожно пытались руки расцепиться и не могли этого сделать. И губы чуть-чуть растянулись, оскалились. Горловое урчание. Его услышали почти все. Сквозь стиснутые зубы, сквозь мертвизну едва приоткрытых губ прорывалось что-то зло хрипящее, тёмное, нечеловеческое в темноте и хрипе своём. Некоторых начало трясти. Холодным потом прошибло. Валентина перекрестилась и тут же, как подкошенная, повалилась на пол. Никто на её падение не отвлёкся. Ошалело, завороженно, огромными не верящими глазами все смотрели на покойную. Её стон нарастал. Первой из оцепенения вышла племянница Галя. Закричала мужу:

– Детей выведи, выведи, выведи! Выведи отсюда! Детей выведи!

Но супруг Дмитрий только прижал сына и дочь лицами к себе и продолжал смотреть. Покойница издавала прерывистые кликающие звуки, похожие на плач болотных птиц. «Ы – -Ы – -Ы – -Ы – -Ы». Всё так же, не разжимая зубов и чуть подавшись вперёд лицом. Живые, когда им страшный сон привидится, ведут себя подобным образом. Тревожно и зло стонут, мотают головой, пытаются сбросить наваждение и не могут этого сделать.