Андрей Титов - Тайм-аут

Я ничего не отвечаю, раздумывая над ее словами.

— Ты хорошо знаешь город? — вдруг спрашивает Настя после нескольких секунд молчания.

— У тебя потрясающая способность незаметно менять тему. — смеюсь я, — Неплохо, а что?

— Я плохо. Всегда восхищалась людьми, которые знают название каждого мостика в Питере. Как называется вот эта площадь, например?

— Площадь Ломоносова.

— А мост?

— Мост Ломоносова.

— А вон тот мост? — она показывает в сторону следующего.

— Лештуков. Построен в 1907 году для облегчения доступа к БДТ.

— Вот об этом я и говорю. Теперь я восхищаюсь тобой.

Приблизившись к дому, я внимательно смотрю по сторонам (привычка, приобретенная после знакомства с детиной), открываю дверь и пропускаю Настю вперед. В лифте мы смущенно смотрим друг на друга, какое-то время мне кажется, что она снова поцелует меня, но этого не происходит, мы доезжаем до своего этажа, я отпираю дверь, внутри как всегда потемки, одинокая лампочка светит из противоположного конца коридора, я провожаю Настю до дверей.

— Спасибо, — говорит она, оборачиваясь, — за… кхм… танец. И за то, что проводил.

— Пожалуйста. Спасибо за интересную беседу. Спокойной ночи.

— Спокойной ночи.

Я делаю шаг назад, собираясь отвалить в свою комнату.

— Ты, случайно, не хочешь взять мой номер телефона? — говорит Настя, облокотившись лопатками об дверь и скрестив ноги, — вдруг пригодится.

В полумраке коридора она просто сногсшибательна, настолько, что я не сразу нахожусь с ответом.

— Конечно.

В смущении я достаю из кармана свой копеечный телефон, к счастью, она на него даже не смотрит. Продиктовав мне номер, она легко целует меня в щеку и не говоря больше ни слова скрывается за дверью.

Постояв перед закрытыми дверьми, я разворачиваюсь и иду к себе, где падаю на диван прямо в одежде и какое-то время смотрю в потолок, пытаясь осознать события прошедшего вечера. Из полудремы меня вырывает звон мобильника. В первые несколько мгновений я думаю, что это, возможно, Настя, ей скучно, она меня хочет, но затем вспоминаю, что у нее нет моего номера и, раздосадованный, смотрю на дисплей. Макс.

— Алло.

— Ты где?

— Дома.

— Уже?

— Да. А вы?

— Мы нет. Кира просила передать, что ты мудак.

Бля.

— Спасибо. Она рядом?

— Нет, не рядом. Кто она?

— В смысле?

— «Доска в белом, которую ты лапал весь вечер». Формулировка не моя, если что.

— Кирина?

— Да.

Бля.

— Так кто она?

— Это Настя.

— Соседка?!

— Да.

— Ни хрена себе!

— Да…

— И вы?..

— Нет.

— А что так?

— Ну, она не из таких…

— Из каких?

— Кто шустро дает. Наверное.

— Понятно. И что вы делали?

— Разговаривали, я проводил ее, и мы разошлись.

— Понятно. Узнал интересное что-нибудь?

— Она работает флористом.

— А про себя ты ей что сказал?

— Что я ассистент нейрохирурга.

— Бл**ь, ну что ты возишься, Стас? — Биня входит в секционную после десятиминутного отсутствия, «дышал воздухом», покуда я распиливаю череп одинокого вдовца Степана Казакова, — Черт, да у него стоит. Ты ему понравился. Давай пошустрее мальца, там еще четверо дожидаются.

— Виктор Николаевич, а когда у нас электрическая пила будет? — стоящий рядом Егор жалобно поднимает глаза.

— Когда меня устроит размер твоих банок, Егор. Стас, ну-ка передай ему инструмент, дрищ дрищом, смотреть стыдно.

— Виктор Николаевич, серьезно, мозоли кровавые на руках.

— Только не ной, Егор, уже заказал. Придется подождать, говорено же вроде.

— В эту субботу вы мне будете нужны. — говорит Биня под конец смены. — В Институте Радиологии в Песочном будет работенка, не такая тонкая как обычно, но более тонизирующая.

— А почему в Песочном? — спрашивает Егор.

— Я там проходил лучевую терапию после операции, тамошняя администрация здорово мне услужила, приняв облучаться, не дожидаясь квоты. С тех пор я время от времени помогаю им по медицинской части. Сейчас у них большая перестановка в отделении и катастрофически не хватает рук. А это уже ваш профиль. С меня день отгула каждому, только не всем сразу.

— Всем сразу? — удивляюсь я, — Нас ведь только двое.

— Макс тоже едет с вами.

В начале десятого утра я, Макс, Егор и Биня встречаемся на станции «Озерки», садимся в маршрутку и с полчаса едем на север в сторону Сестрорецка. Сделав в финале серию поворотов, машина останавливается на стоянке перед комплексом в лесном массиве. Два четырехэтажных здания в горизонтальную бежево-коричневую полоску соединены кишкой-переходом, формирующим арку. На ближайшем торце надпись крупными черными буквами «РОССИЙСКИЙ НАУЧНЫЙ ЦЕНТР РАДИОЛОГИИ И ХИРУРГИЧЕСКИХ ТЕХНОЛОГИЙ». Миновав арку, мы попадаем в прогулочный двор со скамейками и часовней. Чуть правее виднеется пруд с проложенными вокруг гравийными дорожками. Атмосфера царит умиротворяющая. Поднявшись на крыльцо, мы проходим в небольшой холл с гардеробом и аптекой..

— Ну вот, собственно. — тихо, как бы сам себе, говорит Биня, затем достает мобильный телефон.

— Алло, Ирина? Это Виктор. Мы внизу. Ага, ждем. Спасибо.

— Ждем. — повторяет он нам и убирает телефон в карман.

Надев бахилы, рассаживаемся по диванам.

— Виктор Николаевич, а… Давно было?.. — спрашивает Егор после паузы.

— Как в прошлой жизни.

— А… как это? В смысле, каково?

— Каково? Рассказывать в деталях долго, да и не надо. Вкратце могу сказать, что после пережитого меня в жизни мало что может испугать. Один проезд на каталке чего стоит.

— На каталке?

— Да, правда это не здесь было, а в Поленова. Перед операцией тебя бреют налысо, кладут голым на передвижной стол, вставляют катетер в причиндал, накрывают простыней и везут в операционную. Кровоизлияния, слепота, частичная или полная парализация при операциях на головном мозге — обычное дело, так что эти несколько минут, пока ты смотришь на проплывающий потолок, возможно, последние в твоей жизни либо как полноценного человека, либо вообще. Можешь попробовать представить ощущения.

— Запоминающиеся, надо думать.

— Не то слово. Но ведь для того нам и дана жизнь, чтобы выдерживать испытания, не правда ли? К тому же, не могу сказать, что я не вынес ничего полезного из этого опыта. Говорят, человек в течении жизни в среднем три раза полностью переосмысляет ценности. Но сколько бы раз ты их ни переосмыслил до поступления сюда, после становится на один больше. — Биня обводит холл взглядом. — Эти стены видели больше слез, чем Матрона Московская. Постоять на протяжении какого-то времени одной ногой в могиле порой весьма полезно, помогает стряхнуть шелуху, знаешь, разделить вещи на то, что важно и на то, что нет. Жизнь чертовски коротка, к сожалению, человек устроен так, что лучше всего это понимает лежа в темной палате и пересчитывая вещи, которые не успел сделать.