Андрей Титов - Тайм-аут

— Точняк. — откуда-то из-за коробок прорезается Егор. — Стандартная тема. «В сопровождении охраны он опустился в кожаное кресло мерседеса последней модели».

— «Ноутбук последней модели». «Телефон последней модели».

— «Вибратор последней модели»…

— Хехе, да. «В этот вечер ей было грустно. Глядя на бледные звезды, она вспоминала Его. — Макс мечтательно поднимает глаза к потолку, — Его руки. Его крепкие плечи. Его жадное, частое дыхание когда он входил в нее, заполняя на миг ее всю. Его зеленые глаза, смотрящие на нее с той страстной нежностью, каковая всегда бывает в начале отношений. И почему только ее нельзя сохранить навсегда? Ей уже не нужно было это богатство, вся эта холодная роскошь, ей нужен был Он. Сладостные воспоминания овладели ей. Откинув дизайнерские простыни, она достала из прикроватной тумбочки вибратор последней модели…»

— У меня встал. Егор, гляди какой талант пропадает. Задумайся, Макс, издатели тебя с руками оторвут. В тюрьме, кстати, тоже не пропадешь, если что.

— Это почему? — интересуется Егор.

— Там хороший слог на вес золота. Писари за скромную благодарность строчат от имени коллег денно и нощно.

— А что строчат?

— Преимущественно романтические послания таинственным незнакомкам из объявлений в газетах. Но иногда бывают и спец заказы.

— Надеюсь, все-таки не придется, — серьезным тоном говорит Макс, — хотя теперь я, конечно, буду иметь это в виду, спасибо.

С первой партией коробок мы возвращаемся обратно в корпус, из которого пришли. Минуя коридор, проходим мимо уже знакомых дедов, кажется, голос рассказчика стал еще громче.

— Какие времена, такие и методы, брат. И дама сердца в платье окаймленном, о, костью в горле свадьба мне твоя… Эту поэму я написал подруге детства, — поясняет старик с культей, повернувшись к стеклянноглазому, — пацаном еще, сдружились мы втроем с еще одним знакомцем моим. Как сейчас перед глазами. На Смоленщине был, ему поэму посвятил. О… как его… О, вечный друг… Ефрем… товарищ мой… сердечный… не фат, не франт, а брат ты мой навечно. Аль свидимся ли мы опять?…

После нескольких часов работы и бесконечного количества кабинетов, мы сидим в помещении, некогда заставленном коробками, остались только самые массивные, для транспортировки которых Ирина Викторовна обещала подогнать еще несколько человек и занятую ранее тележку. Возвращается она без тележки и с двумя дохлыми интернами, разочарованно-обреченный вздох Егора исчерпывающе выражает и мое мнение о сложившейся ситуации, но делать нечего. На оставшиеся коробы уходит еще два часа и остаток моих жизненных сил. Как только последний ящик становится на место, мне хочется распластаться на полу.

— Молодцы! — говорит Ирина Викторовна, — обедать будете?

Даже если бы я заранее не знал где находится помещение столовой, его можно было бы найти по запаху отварной капусты, ощущающемуся еще в холле первого этажа. В небольшом зале стоит с десяток столов а-ля «придорожное кафе», в дальней стене окно раздачи с пластиковыми ставнями, возле двери стальная этажерка на колесах для грязной посуды. Здесь, как и в прочих отделениях Института, складывается ощущение, что действо происходит где-то под водой, настолько неспешны движения людей в домашних халатах и тапочках. Суммарно в столовой человек двадцать, женская часть в головных уборах, на непокрытых головах мужчин красуются шрамы разной длины и расположения, местами выпавшие волосы производили бы комичный эффект, если бы не выражение лиц сидящих. Разговаривает всего пара человек. Глядя в содержимое посуды на столах, я понимаю, что есть ничего здесь не буду, не смотря на зверский голод.

У раздачи группа из четырех человек, самый возрастной, седовласый мужчина скромной комплекции, недовольно рассматривает только что полученную тарелку. Показав ее каждому из стоящих рядом, он возвращается к раздаче.

— А что это за капуста? — протягивает тарелку осанистой женщине в сером фартуке.

— Капуста. Не видите что ли? — Отвечает женщина тоном, как если бы перед ней стоял умственно отсталый. — На обед.

— Так в меню написано отварной рис и гуляш…

— Мало ли что написано.

— Да етит вашу мать! — негодует мужчина, — Сколько можно?! Кроме капусты продуктов больше нет что ли?

Закатив глаза, женщина продолжает распределять варево по тарелкам.

— Скажите, это ведь кто-то привозит, да? — продолжает старичок, тщетно пытаясь поймать взгляд женщины, — Вы ведь не здесь это готовите, правильно? Заставить бы директора ихнего пару недель есть кормежку, которую он поставляет, с удовольствием бы на это посмотрел! Я как-то провел 15 суток в КПЗ, — говорит он, повернувшись к группе стоящих рядом людей, — так вот там ресторан был в сравнении со здешними харчами.

— Как вы сами сказали, не я это готовила. — флегматично произносит женщина, протягивая очередную фарфоровую миску.

— А жаль. Было бы кому на голову надеть. — говорит мужчина и, взяв из канцелярского стаканчика алюминиевую ложку, уносит тарелку из столовой.

— Пятый стол. — отрывисто бросает следующий в очереди и получает на руки нечто похожее на человеческие фекалии.

В ожидании Бини, мы рассаживаемся на кушетке, неподалеку от бородача с культей и его немногословного собеседника. Со времени последней встречи страсти немного улеглись.

— ИС-2… Великолепная была машина! Победная поэма есть… Кхм… Не меньше техника достойна похвалы, чем скромное изящество природы. — декламирует бородач петушиным дискантом. — Не даром ощущения даны…

— Поехали отсюда. — говорит Макс. — В Озерках съедим что-нибудь.

— Нельзя без Бини. — одергивает Егор.

— Да похуй, там встретимся. Не могу больше.

Оба вопросительно смотрят на меня. Мимо провозят еду для лежачих, за тележкой распространяется все то же вездесущее капустное амбре, провонявшее уже насквозь все и вся.

— Поехали! — говорю.

Егор нехотя достает мобильник. Воцаряется молчание.

— А кормят хреново здесь, брат… — протягивает бородач, провожая взглядом тележку.

Макс флегматично смотрит на старика.

— Напишите об этом поэму.

— Можно не верить, можно отрицать, все осознают по-разному, но рано или поздно всем приходится учиться жить с болячкой, любить ее, находить с ней общий язык. В какой-то момент чтобы свыкнуться с опухолью, я решил назвать ее Марла. Но потом передумал. Какой-то неуместной романтикой веет. Я побоялся, что опухоль почувствует ее и вернется.

Мы вчетвером сидим в «Кей Эф Си» в Озерках, Я, Макс и Егор закупились едой по-полной, Биня сидит с чаем, задумчиво пережевывая «веджи-твистер».

— Мне кажется, содержание людей вот так не идет им на пользу. — говорит Егор. — Они ведь ничем не заняты, кроме мыслей о себе и своей болезни. Устроили бы им активность какую-нибудь. Конкурсы там коллективные, соревнования…