Видиадхар Найпол - Средний путь. Карибское путешествие

В недавнем выпуске "Каррибиан Квортерли" есть статья под названием "Теория малого общества", в которой доктор Кеннет Булдинг, профессор экономики Мичиганского университета, описывает малое общество как "дорогу к крушению":

Население растет без всякого контроля, удваиваясь каждые двадцать пять лет. Эмиграция не может угнаться за ростом населения, к тому же эмигрирует лучшая часть населения. Фермы дробятся и дробятся до тех пор, пока деревня не начинает наконец производить больше людей, чем в ней требуется, и они сбиваются в огромные городские трущобы, где безработица — на массовом уровне. Образование испытывает коллапс, потому что средств слишком мало, а учащихся слишком много. Суеверия и невежество усиливаются, а с ними растет гордыня. Самоуправление означает, что надо удовлетворить все группы влияния, и все меньше и меньше различий проводится между продуктами высокого и низкого качества, будь то бананы или люди. В результате — голод и бунты. Войска расстреливают толпу, и устанавливается военная диктатура. Иностранные инвестиции и помощь иссякают; острова оставляют вариться в собственном несчастье, и в конце концов мир ставит вокруг них cordon sanitaire [8] Санитарный кордон (фр.) . Дорога к крушению — реальна, огорчительно широка и всем открыта: это доказывается на примере некоторых ближайших островов, которые уже далеко зашли по ней.

"Если бы мы могли, — писал Троллоп, — то с радостью бы забыли о Ямайке". Он мог бы сказать "о Вест-Индии". Теперь, когда иммиграция в Британию контролируется, вокруг островов действительно был воздвигнут своего рода cordon sanitaire. Процесс забвения уже начался. А Вест-Индия, погруженная в мелкие внутренние свары, почти не знает об этом.

За день до того как я покинул Французову бухту, к моему удивлению, зазвонил телефон.

"Мистер Найпол? Это Гранье Вестон, — он говорил быстро, в спешке. — Мы хотели узнать, не согласились ли бы вы прийти к нам вечером на ужин".

Это был мой последний ужин и вместе с ним — бутылка "Шато-Лаффит-Ротшильд".

Официант сказал: "до следующего года".

Вестоны не жили во Французовой бухте, они жили в Черепашьей бухте, неподалеку. Я не удивился, что дом их был старомодным ямайским загородным домом, ничем особо не примечательным и без кондиционеров.

Гранье Вестон оказался худым человеком с острым аскетичным лицом. По-моему, ему было за тридцать. Он носил шорты-хаки на ремне и белую рубашку. Я познакомился с его женой и свояченицей. Мы сели снаружи в темноте и разговаривали в основном о Французовой бухте.

Миссис Вестон сказала, что их всегда интересовали реакции гостей. Некоторые делались беспокойными; некоторые просто очень тихими. Тут я опознал Дифенбейкеров и самого себя.

Вынесли напитки — имбирное пиво.

Я предложил им сигареты. Вестоны не курили.

Поколебавшись, я спросил, каковы цены в бухте:

"Могу вам сказать, — сказал Гранье Вестон, — тысяча фунтов за месяц на двоих".

Двумя днями позже я уже сидел на самолете Британской БОАК [9] Британская компания трансокеанских воздушных сообщений. , направляющемся в Нью-Йорк. Рядом со мною летел упитанный бизнесмен с Багам. На лацкане у него был значок Гедеона [10] "Гедеоновы братья" посвятили себя служению Богу, развитию связей между христианами всего мира. Главная задача общества — повсеместное распространение Евангелия всем людям, "чтобы они смогли познать и принять Господа Иисуса Христа как своего личного Спасителя". , члена американского братства по распространению Библии — а моя внешность выдает во мне язычника. Выражение лица у меня мягкое, манеры вежливые; так что от Кингстона до Нассау я всю дорогу внимал посланию христианства.

Писательский мир неравноценен. Как и всякий другой — он состоит из явлений столь разных, что даже странно объединять их под одним именем — "писатель". Кто-то будет профессионалом, кто-то прорвавшимся любителем, кто-то ремесленником, кто-то просто "наследником по прямой", которому литература сама падает в руки… А кто-то скажет: либо это, либо я пропал. Нобелевский лауреат, лауреат всех возможных премий за английскую литературу, индиец родом из Тринидада, сэр Англии, внук бедного индийского брамина — контрактного рабочего, в числе тысяч и тысяч иммигрантов прибывшего в Вест-Индию подменять собой освобожденных негров, сын журналиста, мечтавшего стать писателем, Видиахар Сураджпрасад (для простоты "B.C." [V.S.] Найпол (р. 1932) сказал именно так.

"Я никогда не хотел оставаться в Тринидаде. Когда я был в четвертом классе, я написал клятву на последней странице моего "Исправленного учебника латыни" Кеннеди, что уеду через пять лет. Я уехал Через шесть. И много лет спустя, в Англии, когда я засыпал в спальне с включенным электрическим камином, я пробуждался от кошмара, что снова попал обратно в тропический Тринидад".

Эта высшая степень паники, высшая степень отчаяния, та высшая степень ужаса перед чем-то, что навсегда лишит тебя твоей индивидуальной судьбы, — вот что стало мотором, протащившим начинающего писателя сквозь годы школьных стипендий к стипендии в Оксфорде, сквозь нервный срыв, который длился почти два года, через три не очень удачных, хотя и сразу опубликованных, первых романа к первому шедевру, мгновенно вознесшему его на литературный олимп Британии, "Дом для мистера Бизваса" (1961). В тот момент Найполу исполнилось 29 лет. Он уже успел переехать в Лондон с шестью фунтами в кармане, поработать на цементную компанию, а затем на ВВС в качестве редактора "Карибских голосов". Роман "Дом для мистера Бизваса", награжденный премиями и снискавший писателю громкую славу среди критиков и читателей, стал венцом его марафонского забега — бегства из Тринидада с миссией "стать писателем".

Стать писателем. Само такое желание пришло к нему раньше, чем даже талант ("У меня не было естественного таланта писать. Я вынужден был все учить с нуля". До сих пор он не пишет легко: хороший день — один абзац). Это желание вложил в него отец, для которого писательство было синонимом "хорошей судьбы", более благородного призвания, самой человеческой состоятельности. "Я люблю, когда люди хотят быть лучшими", — так формулирует Найпол незатейливый вроде бы принцип, за которым скрывается решение, имевшее на деле огромную культурную важность. "Я приходил в мир, — говорит писатель в одном из интервью, — когда белые сидели на упакованных чемоданах и ждали вертолетов в Европу. Западные империи уходили, и казалось, что мир теперь будет переделан, он будет реорганизован и все будет не так уж плохо. Но "не так уж плохо" не становилось. И тогда ты остаешься наедине с вопросом, может быть, есть что-то в самих этих людях, в самих этих обществах, что мешает им наладить жизнь. Какая-то трещина, какой-то недостаток в понятиях, при которых жизнь не будет хороша, не будет цивилизованна". "Общества с трещиной" и есть общества третьего мира.