Ольга Токарчук - Игра на разных барабанах: Рассказы

Всякий раз, когда гладит, Сабина играет в одну игру. Такая невинная забава. Никто не может этого заметить, потому что игра происходит в воображении, в мыслях, к тому же ее трудно описать. Но я все же попробую. Итак, Сабина воображает, что она — та самая кукла, которая лежит на ковре. Она уже знает, каково это — лежать на ковре, поэтому ей не составляет труда вспомнить ощущение мягкого и в то же время упругого розового настила под спиной. Знает, как пахнет ковер, поэтому сейчас даже может почувствовать этот синтетический запах. Знает, что видно с ковра, поэтому легко представляет себе ставший вдруг огромным мир, раскинувшийся под ножками стульев и письменного стола, вплоть до коробок под шкафом. И видит склонившиеся над ней гладкие личики девочек и слышит их болтовню, обрывки не разговоров, а щебета, слышит, как они беззлобно одергивают друг друга, слышит бархатные вздохи, чувствует тонкий яблочный аромат их губ. И — самое главное — ощущает прикосновения их рук, ручек, легкие касания маленьких пальчиков, похожие на птичьи следы, на трусцу ласки. Эти пальчики застегивают и расстегивают пуговицы на ее халатике, завязывают тесемки на шее. И тогда она чувствует, как мир начинает уменьшаться. Все становится условным, нестойким, течет, точно вода из испорченного крана, и меняет свой облик. Все может случиться, хотя почти ничего не происходит. Наверное, это и есть счастье.

Под мягкими прикосновениями детских ручек Сабина вдруг начинает ощущать свое тело, ощущать так, будто оно — карта мира, будто на нем есть реки и озера, и горы, будто по нему бродят стада антилоп, слонов, его обжигает солнце пустынь и остужают холодные ветры всяких там антарктид. Ее кожа оживает — отзывается приятной дрожью. Рука, в которой Сабина держит утюг, расслабляется, теряет силу (тогда она ставит утюг в безопасное место), волосы надо лбом словно деревенеют, во всяком случае, она их чувствует и удивляется, как это можно чувствовать свои волосы. Руки трех девочек одевают куклу.

Глажка — последний пункт программы. Начинаются новости. Семейство М. сейчас будет ужинать. Звонок в дверь оповещает о том, что за соседскими девочками пришли их мамы. Они разговаривают на пороге.

Сабина прячет деньги в карман тренировочного костюма, берет свой пластиковый пакет — ей предстоит еще сделать покупки в Бедронке. Она купит курицу к субботнему обеду, маргарин и несколько буханок хлеба. «Они едят столько хлеба», — со смехом сообщает она в дверях пани Йоле, а через минуту шорох ее шагов уже раздается на гравиевой дорожке.

— Сабина, — окликает ее пани Йоля. Помявшись, она говорит: — Сабина, через некоторое время ты не сможешь работать (Сабина нахмуривается). Мы с мужем подумали, что… придумай какое-нибудь желание, праздничное или непраздничное. И мы его исполним. Пожелай для себя что-нибудь. В разумных пределах, — поспешно добавляет она.

Сабина не понимает, она склоняет голову набок и смотрит с недоверием.

— Ну, что-нибудь такое, что тебе хочется иметь, что-то только для тебя, не для твоих мужчин, только для тебя, — уточняет пани Йоля, а Сабина смеется и краснеет. Хорошо, что уже темно и этого не видно. Она красная как рак.

Я не буду рассказывать о том, что произойдет в этот вечер. Упомяну только ужин на скорую руку. Мытье сковороды после блинчиков, поиски недоеденных бутербродов в ранцах ребят. Мальчишки возятся на полу. Пуляют друг в друга из вилок, как из рогаток. Стол, накрытый клетчатой клеенкой, на нем лужица разлитого молока. Ну и достаточно.

На следующей неделе Сабина приходит в новом платье для беременных. Посвежевшая, от нее приятно пахнет. Волосы она выкрасила в рыжий цвет, собрала в небрежный пучок. Пани Йоля открывает ей дверь — сегодня какая-то торжественная. Удивляется виду Сабины. Наливает ей в стакан апельсиновый сок и говорит: «Ну что? Придумала желание?» Но Сабина не спешит с ответом. Она потом скажет, уберется и скажет. В дверях появляется даже доктор М. со стаканчиком в руке.

— Мы уже знаем, кто у тебя родится, — дразнится пани Йоля, пока Сабина складывает грязные тарелки в посудомоечную машину. — Странно, что ты не хочешь этого знать. Я бы на твоем месте хотела, — продолжает пани Йоля и начинает рассказ о том, как она была беременна Казей. Все женщины, рано или поздно, рассказывают друг дружке о своей беременности и родах. Так уж они устроены.

Сабина убирает ванную, и когда пани Йоля наконец уходит, когда ее голос стихает в просторных комнатах, Сабина поднимает руки и нюхает под мышками. Потом смотрит в зеркало на свое лицо и мягкой туалетной бумагой вытирает лоб, чтобы не блестел. Она торопится и, против обыкновения, не думает о том, что делает. Даже не заметила, как вымыла ванну. Убирает Казину комнату, как всегда, с нежностью, но сегодня у нее такое ощущение, будто она застилает кровать для себя, будто она будет спать на розовом, невидимом постельном белье. И глажка идет как по маслу, чах-чах-шу-шу. Сабина напевает, сбрызгивая водой жесткие воротнички доктора. Псссс — жалуются воротнички.

Ей удается закончить уборку, как она и намеревалась. Девочки на лестнице снова распределяют роли, устанавливают правила своего мира. Сабине сверху видны их макушки. Ангелочки, перепелки, весенние сережки орешника, тополиный пух.

Теперь только она спускается в кухню. Пани Йоля курит сигарету и читает какой-то журнал. Она будто ждет Сабину, эта добрая волшебница. Минуту спустя появляется ее муж. «Ну? Уже можно?» — спрашивает пани Йоля. И Сабина говорит. Смело, с каждой минутой все увереннее, став вдруг высокой и стройной. Мыши, думает пани Йоля, беременной женщине нельзя отказывать, потому что в чем ей откажешь — то съедят мыши.

Желание Сабины. Она хочет поиграть с девочками, хочет побыть куклой, лежать на ковре, а они чтобы причесывали ее и до нее дотрагивались, чтобы расплели ей волосы, чтобы завязывали у нее под шеей платочки и бантики, чтобы раздели ее и одели (вот, у нее с собой кофта, специально взяла), чтобы гладили ее по рукам и чтоб прикладывали ухо к ее животу и слушали, как он там дышит. «Я знаю, опять будет мальчик», — говорит она доктору М. Сабине нужна девчоночья ласка, она хочет слышать их щебет, не издалека, а над самым ухом, хочет быть их куклой, большой теплой беременной Барби, пусть таких и нет в игрушечных магазинах. И еще чего-то ей хочется: Сабине кажется, что когда-то так уже было — хоть она и не способна это описать, — что она уже была маленькой беззащитной вещью, и, чтобы жить дальше, это должно повторяться, как причащение в костеле. Ведь один раз не гарантирует спасения. Нужно подчиниться своей самой большой слабости, чтобы потом быть сильным. Поэтому ей хочется лежать на розовом ковре и смотреть на мебель снизу, заглядывать под диван и письменный стол, позволить предметам вырасти до небес, а людям превратиться в две ноги в тапочках, и снова не понимать, что они говорят. Еще она хочет — напоследок, — чтобы никто не удивлялся этому желанию, никто над ним не смеялся, и если это желание трудно исполнить, то она сразу о нем забудет и пожелает дезодорант «Импульс», или толстые колготки, или серебряное колечко, или платье из India Shop.