Мария Донченко - Оранжевый туман

Виталик коротко передал ей суть беседы.

— Предлагали сотрудничать.

— А ты?

— Отказался, конечно! Ты за кого меня принимаешь? — с негодованием спросил он.

«Ну и дурак, так всю жизнь и будешь бегать от одного офиса до другого», — чуть было не сорвалось с губ Марины. Но, видя выражение его лица, она ничего не сказала и молча обняла его за шею.

Московская осень кружилась за окнами дорогого отеля «Novotel» на Новослободской улице.

Моррисон сидел за компьютером и внимательно изучал сайты российских леворадикальных организаций. Читал новости, скачивал музыку, фотографии и видеорепортажи, анализировал, вникал в новое для себя поле, пытаясь разобраться, кто есть кто в оппозиции, делал короткие пометки, выделяя для себя любые самые мелкие детали, касающиеся Молодёжного альянса и лично Виталия Нецветова, копировал в отдельную папку все фото с акций, где он присутствовал.

В середине октября, в один из рабочих дней, когда и Виталик, и Лариса Викторовна были на работе, агенты Моррисона провели негласный обыск в однокомнатной квартире в Люблино.

Его результаты были довольно странными. Ничего из интересующих Моррисона материалов обнаружено не было, несмотря на то, что в квартире было довольно много технической литературы советских годов издания, явно оставшейся от Георгия Нецветова, поскольку ни Виталик, ни его мать к инженерной мысли отношения не имели.

Значит, подумал Моррисон, Нецветов-младший представляет себе ценность документов и хранит их где-то в другом месте.

Теперь Уильям ждал седьмого ноября. В этот день он собирался посетить демонстрацию, посвящённую очередной годовщине Октябрьской революции, и посмотреть на своего героя вблизи, так сказать, в его привычной обстановке.

…Организаций было много, и о единстве действий они не могли договориться даже по крупным праздникам.

С конца девяностых по красным дням календаря проходило по два, а то и по три мероприятия под красными знамёнами, причём нередко — одновременно.

Уведомление о проведении массового мероприятия следовало подавать в мэрию Москвы не позднее, чем за десять дней, но не ранее, чем за пятнадцать.

Все заявители хотели получить лучшие места и маршруты по центру города, и поэтому стремились подать уведомление как можно раньше.

В понедельник, двадцать четвёртого октября, в девять утра откроется окошко приёма заявлений, но представители организаций придут намного раньше, чуть ли не к семи часам, и будут зорко следить, чтобы никто их не опередил…

Пока в офисах левых организаций готовили заявки и уточняли их вплоть до запятой, в одном из московских ресторанов Уильям Моррисон отмечал свой тридцать четвёртый день рождения в узком кругу особо приближённых соотечественников. Наверное, можно было бы сказать — в узком кругу доверенных лиц, но это было бы неправильно, потому что не доверял Уильям Моррисон даже самому себе.

…Моррисону приходилось в жизни убивать людей, в том числе безоружных.

За плечами у него была длительная командировка в Ирак.

Он благополучно вышел сухим из международного скандала с издевательствами над пленными в тюрьме Абу-Граиб. В отличие от малолеток, нарвавшихся в итоге на неприятности, Уильям Моррисон был человеком взрослым и понимал, когда стоит, а когда не стоит позировать на фотографиях и выкладывать их в Интернет.

В прошлом году в древней иракской Эль-Фаллудже, вошедшей в историю первым разрушенным городом нового тысячелетия, партизаны взорвали автомобиль Моррисона. От него остался только обгоревший каркас.

Сам он успел покинуть машину за несколько минут до взрыва и потому уцелел.

Будучи набожным с детства, Уильям считал это знаком свыше, знаком благосклонности небес к Уильяму Моррисону.

Ибо, как заявил в марте 2003 года Президент США Джордж Буш — мы знаем, что Бог не нейтрален.

После очередного собрания Маркин пригласил выйти на улицу и отойти во дворы пятёрку особо доверенных лиц, к которым принадлежал в том числе и Виталик Нецветов.

Так он поступал, когда нужно было обсудить подготовку какой-либо акции, сопряжённой с риском. При этом мобильные телефоны оставляли в штабе — прослушивать могли как через помещение, так и через сотовые.

— Я хочу обсудить с вами четвёртое ноября, — сказал Маркин, — если по седьмому всё ясно, то по четвёртому у меня есть предложение к присутствующим без передачи кому бы то ни было, в том числе и членам организации.

— Я тебе рассказывал, этой темой у меня в ФСБ интересовались, — подал голос Виталик.

— Да, ты говорил, — кивнул Сергей. — Тем не менее. Четвёртого фашисты выходят на своё шествие. Я считаю, что мы должны им помешать. Возражения имеются?

Пятеро промолчали.

— Вот и прекрасно, — отметил Маркин, — вам — и только вам — назначаю время и место сбора. Мы должны будем встретить колонну по ходу её движения. Остальные инструкции — на месте. Акция прямого действия будет сопряжена с риском. Сомневающиеся могут остаться дома.

Он назвал точное время и станцию метро, и они разошлись.

…Тем временем сбор подписей в Преображенском округе был закончен, вопреки пессимистическим ожиданиям многих, полковника Квачкова зарегистрировали в качестве кандидата, и кампания по сбору подписей перешла в кампанию агитационную. Добровольцы по-прежнему собирались по утрам в выходные дни на одной из крайних восточных станций Арбатско-Покровской или Сокольнической линии метро, и шли разносить листовки по жилым кварталам или расклеивать плакаты. С плакатами было особенно трудно — их беспощадно срывали дворники, оставляя на стендах лишь материалы за главного конкурента от «Единой России» — некоего Шаврина, про которого Виталик знал только, что в памятном 1993 году он участвовал в расстреле защитников Дома Советов. Впрочем, для него этого факта биографии было достаточно. Дворники получали жёсткий инструктаж по месту работы, машина власти на уровне муниципалитетов работала как часы… Но снова наступало утро, и снова шли на слякотные улицы замёрзшие добровольцы с тюбиками канцелярского клея, капли которого застывали на пальцах, и от этого было особенно противно в мокрую и холодную погоду. А ещё клей очень плохо отчищался с одежды, и тяжело вздыхала Лариса Викторовна, в очередной раз пытаясь привести в более-менее приличный вид куртку Виталика, когда он, смертельно уставший, приезжал домой с агитации, порой даже не поужинав, стягивал через голову свитер, бросал на него носки и падал в постель ничком, оставив в прихожей куртку и перчатки с белыми засохшими подтёками клея.

Из плакатов Виталику больше всех нравился один, цветной, на глянцевой бумаге, формата А3. На нём было изображено, как Квачков повергает Чубайса на боксёрском ринге. Оба соперника были нарисованы в боксёрских перчатках, и глава РАО ЕЭС лежал в глубоком нокауте без малейших шансов. Один экземпляр Виталик даже забрал домой и приклеил скотчем на стену над своей кроватью, рядом с портретом Сталина, маленьким флажком Советского Союза и некоторыми газетными вырезками.