Мария Донченко - Оранжевый туман

Их не ждали, и фактор внезапности сработал. Охранявшая шествие милиция растерялась, и четверо активистов, неожиданно даже для самих себя, не встретив сопротивления, очутились на мостовой.

— Фашизм не пройдёт!.. — грянул громкий, привычный к митингам голос Маркина, и за лозунгом последовал взмах руки — условный сигнал к действию.

Но за секунду до этого, едва подошвы его ботинок коснулись асфальта бульвара, взгляд Виталика оказался намертво прикован к колонне.

Потому что в толпе перед ним неторопливо и с достоинством шли Никита Максимович и Ксения Алексеевна Измайловы. Они шагали за чёрным транспарантом, который уже пронесли вперёд, и ему не было видно, что на нём написано. И они его видели и, конечно, не могли не узнать.

Любы с ними не было. Но в следующем ряду шли их товарищи, с которыми не далее как в минувшее воскресенье бегал Виталик с утра до вечера по району Гольяново с плакатами и клеем, с которыми были пройдены рука об руку десятки и сотни лестничных площадок, подъездов и этажей, у которых он просил закурить, пока шли от одного дома до другого, с которыми они делили хлеб и колбасную нарезку в краткий обеденный перерыв, с которыми вместе забегали на порог крупного универсама, чтобы за ними закрылись первые автоматические стеклянные двери, и, не доходя до вторых, можно было отогреть замёрзшие и измазанные клеем руки у тёплого калорифера…

Виталик вздрогнул, и рука его, державшая пакет с петардой, опустилась вниз.

Эти люди не могли быть его врагами.

Где-то, бесконечно далеко от Виталика, с дымом и шипением упали на землю петарды его товарищей, кто-то из колонны отпрянул назад, ряды смешались, но подались влево и выровнялись, что-то кричали из милицейского оцепления…

— Бросай же!.. — зло кричал сзади чужой голос, похожий на голос Маркина.

А Виталик застыл на мостовой с петардой в руке, не отрывая глаз от Ксении Алексеевны Измайловой. Она тоже смотрела ему в глаза.

Всё это было слишком похоже на страшную провокацию, чтобы быть правдой.

И он не знал, сколько секунд длилось его замешательство.

— Нецветов, чёрт тебя побери!..

Рука сама поднялась вверх, и Виталик с силой швырнул петарду себе под ноги.

Вокруг него образовалась пустота, радиусом, наверное, два или три метра. Компактный свёрток дымился прямо у его ботинок, но он и не думал отскочить в сторону. Он словно прирос к асфальту и не сходил с места ещё несколько секунд. Резко дёрнув за куртку, Виталика оттащил вправо сержант милиции, и только поэтому, когда полыхнула ярким пламенем петарда, она всего лишь на мгновение обожгла ему колено…

Виталику было очень досадно провести в отделении милиции седьмое ноября.

Но их отпустили накануне, через двое суток после задержания, вечером шестого.

И седьмого он, взяв на работе половину дня за свой счёт, пришёл на демонстрацию. Колонна строилась на Пушкинской площади для прохождения по Тверской, хотя и по усечённому маршруту. В былые времена все шествия по Тверской, что девятого мая, что двадцать третьего февраля, начинались от площади Белорусского вокзала. Но теперь маршрут согласовывали в лучшем случае от Триумфальной площади, в худшем — от Пушкинской, а классическое шествие от Октябрьской площади до центра осталось только на первое мая. Как только седьмое ноября стало рабочим днём, мероприятие сразу переместилось с Октябрьской на Тверскую улицу, много, конечно, при этом потеряв и потускнев в глазах его участников, да и просто сторонников.

Колонну своей организации Виталик нашёл практически сразу и встал в строй, поздоровался за руку с Димкой Серёгиным и другими товарищами, стоявшими рядом.

Едва заняв своё место в колонне, он услышал знакомый стук каблучков. Люба пришла на площадь раньше и ждала его появления. А он не знал, как смотреть ей в глаза.

Но она подошла к нему сама. Взгляд её был холодным и презрительным.

— Благодарю, — произнесла Люба чужим металлическим голосом, протягивая Виталику чёрный пакет, — возвращаю в целости и сохранности, как обещала.

Он молча взял пакет из её рук, заглянул внутрь — там были все материалы отца, которые она месяц назад брала почитать, педантично разложенные в правильном порядке — чтобы это понять, не нужно было перелистывать все страницы.

Так же стуча каблуками по асфальту, Люба удалилась на противоположный край колонны. Димка тронул Виталика за рукав.

— Зачем ты это сделал? — очень тихо спросил он.

— Что именно?

— Зачем ты в пятницу бросал фейерверки по колонне с растяжкой «Свободу политзаключённым?»!

— Я не видел, что написано на растяжке, — так же шёпотом отвечал Виталик. — Пошёл я туда, потому что Серёга позвал. А когда увидел, что там… что там свои, я по колонне метать не стал. Я себе под ноги бросил на землю.

— Говорю я тебе, и Андрюха того же мнения, что Маркин в последние месяцы ведёт организацию куда-то не туда. Особенно после того, как начались все эти шашни с либералами. Тебе так не кажется?

— Если честно, то кажется, — признался Виталик, — не очень я понимаю, что происходит…

— Я тоже, — сказал Димка, — и вот ещё что… Любка на тебя очень крепко обиделась. Так что с ней разбирайся сам, как знаешь. А на агитацию в субботу всё равно приходи. Что ж теперь делать…

Началось движение, и их тихие голоса заглушила бравурная музыка из динамиков-«колокольчиков», установленных на крыше двигавшейся впереди людей партийной «Газели».

Виталик шагал по мостовой на правом фланге своей колонны с чёрным пакетом в руке, крича лозунги вместе со всеми. Над десятками тысяч людей колыхались знамёна и гремели песни, и он дышал полной грудью, и вместе с холодным московским воздухом в его лёгкие входил сильнейший энергетический заряд.

Построенная «коробкой» колонна Молодёжного альянса шла в отведённом в рамках общей демонстрации месте по левой половине перекрытой на время шествия Тверской улицы.

Параллельно по правой стороне улицы шла колонна одной из многих партий, именовавших себя коммунистическими. Эту партию нельзя было назвать очень многочисленной, но, во всяком случае, на крупные праздники под её знамёнами выходило достаточно людей, чтобы не все они знали друг друга в лицо.

Этим и воспользовался высокий человек неопределённого возраста, возможно, лет тридцати с небольшим, в тёмных очках, занявший позицию на левом фланге колонны этой партии. Он старался не выделяться из толпы. Когда с ним здоровались и поздравляли с праздником — он с неизменной улыбкой здоровался и поздравлял в ответ. При входе на место сбора он купил несколько газет и теперь держал их в руке. Одежда также не выделяла его из толпы демонстрантов — на нём была тёмно-синяя куртка, слегка потёртые джинсы и кроссовки. Вместе с окружающими он скандировал лозунги и подпевал революционным песням, доносившимся из динамика.