Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 4 2012)

Сюити Като. О гибридности японской культуры. Перевод Марии Григорьевой под редакцией Елены Байбиковой. — “Иностранная литература”, 2012, № 2 .

“Японская культура изначально относится к „смешанному” типу. И любое философское течение, которое, принимая этот факт, тем не менее не использует его и ставит целью некое абстрактное „очищение” японской культуры, будь это модернизм или национализм, в любом случае не сможет уйти дальше подрезания „ветвей и листьев”. Так или иначе, причина кроется в комплексе неполноценности по отношению к культуре „чистого” типа. Увидеть истинное положение вещей невозможно, если в основе лежит комплекс неполноценности. Истинная проблема, вероятно, состоит в том, чтобы признать положительные стороны культуры „смешанного” типа и использовать все возможности, которые в связи с этим открываются”.

“Отличие Чехова от его героев в том, что восприятие европейской культуры писателем было несравненно более глубоким, чем идолопоклонничество перед Западом, свойственное его героям. Можно сказать, что Чехов проник в самую суть и постиг основы такого явления, как культура „смешанного” типа. Перед тем, кто на это способен, раскрывается универсальный характер человеческой природы, и уже не важно, имеем ли мы дело с „чистым” или „смешанным” типом”.

Этот специальный номер называется “Япония: мир в капле дождя” и посвящен главным образом современной японской литературе.

Светлана Кистенева. Городской пейзаж с падением колоколов. — “Угличе Поле”, Углич, 2012.

Почти психологическое (и одновременно литературно-краеведческое) исследование на тему “Углич и Борис Пильняк”. Точка отправления — повесть 1929 года “Красное дерево”.

“„Красное дерево” родилось из своеволия Углича, раскинувшего перед писателем свои игральные кости”. С. Кистенева много пишет здесь и о прототипах, в частности о чудаке-музееведе, то есть легендарном Алексее Гусеве: “Гусев был дан Пильняку как проводник по спутанному угличскому времени и его „изумительным вещам”. Если бы он (если сблизить музееведа с образом новой классики) доставал из кармана гайки с привязанными белыми лоскутками и бросал их перед собой, ведя писателя по своевольному городу, угличане нисколько не удивились бы. Ну, посмеялись бы, как всегда. Поэтому в повести за словами „Он реставратор — он глядит назад, во время вещей” всегда будет стоять одинокая тень музееведа Гусева”.

Дьякон Максим Крижевский. Святыня: дух и материя. Беседовала Ирина Лухманова. — “Нескучный сад”, 2012, № 2 .

“В основе природы святыни — действия тех божественных нетварных энергий, о которых свт. Григорий Палама говорил, что они не есть Сущность, но из Нее исходят. Эти энергии присутствуют в каждой точке исторического существования Бога и его святых. Собственно, эти точки мы и называем святынями. Для верующего человека они остаются источниками благодати. Святой Иоанн Дамаскин писал, что „святые и при жизни исполнены были Св. Духа, когда же скончались, благодать Святаго Духа присутствует и с душами, и с телами их в гробницах, и с фигурами, и со святыми иконами их, — не по существу, но по благодати и действию”.

А если совсем просто объяснить, ну, смотрите: вот приезжает к вам очень дорогой для вас человек. Можно, наверное, помахать ему издалека. А можно подойти и пожать ему руку. <���…> Именно доверие Богу, признание Его воли большей, нежели своя, открывает для человека подлинные отношения с Богом, отношения со-бытия, причастия Его божественной жизни. И именно в этом — принципиальная разница с язычеством. Христианские философы эту разницу видят к двух модусах отношения человека к Богу и миру: иметь или быть? Христианин, приступая к святыне, хочет не иметь, а быть, то есть он хочет не просто что-то получить от Бога, а он хочет быть „вместе с Богом”, приобщения Богу. Для него именно это — самое важное.

Язычник, приступая к святыне, хочет иметь. В „иметь” есть некая интровертная направленность. Для язычника идол — средство, использовав которое, согласно определенной инструкции (ритуалу), можно получить то, что просишь. Это отношения чистой выгоды, корысти. Сам идол при этом человеку просящему может быть вовсе неинтересен, он для него — источник того, что можно взять”.

Майя Пешкова. Дни Осипа Мандельштама в Варшаве. Заметки корреспондента радиостанции “Эхо Москвы”. — “Новая Польша”, Варшава, 2011, № 12 (136) .

“По мнению Мариэтты Чудаковой, прокомментировавшей доклад об образе поэта-музыканта (А. Фэвр-Дюпегр, „Мандельштамовский Дант: прообраз поэта-музыканта”. — П. К. ), замалчиваются слова Мандельштама о том, что поэзия до конца проявляется только в исполнительстве. Ни один филолог не нуждается в том, чтобы кто-то читал ему то или иное стихотворение, считает М. Чудакова. Более того, по ее мнению, большинству филологов чтецы враждебны. Мариэтта Омаровна напомнила, что они с А. П. Чудаковым воспринимали Пушкина только в исполнении Валентина Непомнящего, при том что им были чужды его интерпретации. Именно Мандельштам натолкнул их на мысль, что поэзия есть высшая форма цветения родной речи”.

Вослед этому отчету идет доклад Романа Тименчика “Ахматова и Мандельштам. Что значит „литературная дружба””.

Александр Кушнер. Стихи. — “Звезда”, Санкт-Петербург, 2012, № 2.

Знал бы лопух, что он значит для нас,

Шлемоподобный, глухое растенье,

Ухо слоновье подняв напоказ,

Символизируя прах и забвенье,

Вогнуто-выпуклый, в серой пыли,

Скроен неряшливо и неказисто,

Как бы раскинув у самой земли

Довод отступника и атеиста.

Трудно с ним спорить — уж очень угрюм,

Неприхотлив и напорист, огромный,

Самоуверенный тяжелодум,

Кажется только, что жалкий и скромный,

А приглядеться — так, тянущий лист

К зрителю, всепобеждающий даже,

Древний философ-материалист

У безутешной доктрины на страже.

(“Лопух”)

Тадеуш Ружевич. Стихотворения. Перевод Андрея Базилевского. — “Новая Польша”, Варшава, 2011, № 12 (136) .

Называется “Философский камень” (2002 — 2003).

“надо усыпить / этот стих // прежде чем он начнет / философствовать / прежде чем он начнет // озираться / ожидая комплиментов // слишком чуткий к словечкам / взглядам / он ищет спасенья / у философского / камня / прохожий ускорь шаги / не поднимай этот камень // там стишок / белый голый / превращается / в пепел”.