Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 4 2012)

Следом за подборкой великого Ружевича идет большая статья Лешега Шаруги аккурат об этом одном стихотворении. По-моему, феноменальная.

Гурам Сванидзе. Бремя раздвоения. Эссе на темы социологии. — “Дружба народов”, 2012, № 2 .

“В стране (Грузии. — П. К. ) дала ростки „детская болезнь правизны”. Партизаны правой идеологии договорились до того, что стали оправдывать монополистские тенденции в экономике. Дескать, они — плод свободного рынка. Оппоненты же считают, что они возникли в результате сращения правительственных и бизнес-структур. <���…> Вполне можно предположить, что коррупция начинается и кончается в высших эшелонах и выражается в привилегированном доступе к механизмам распределения и перераспределения собственности, к иностранным инвестициям и прочая, прочая.

Итак, в схеме национального развития фактически ведущим звеном преобразований является номенклатура, созданная Саакашвили и прошедшая смотрины на Западе. Не последнее место в ней занимают региональные элиты. Саакашвили как реальный политик понимал, что при создании своей номенклатуры ему необходимо было заручиться поддержкой этих элит. Такая политика обеспечила ему победу в выборах на периферии, где о демократии имеют приблизительное представление, в то время как его успехи в сравнительно более продвинутом в этом смысле Тбилиси более скромны. Мало кто верит, что километровые караваны из определенного региона, вовремя прибывшие в Тбилиси на помощь „революции роз”, были вдохновляемы идеалами демократии и прозападного выбора. <���…>

Склонность к рефлексии проявляют от случая к случаю только защитники традиционных ценностей и представители религиозных кругов. Как заметил один публицист, носители „нового” мышления не задаются досужими вопросами, какими быть грузинам в будущем. Их больше занимают вопросы обустройства личной карьеры. „Испившие вод океана” на удивление легко поддаются ассимиляции”.

Валерий Сендеров. За что боролись, или Пафос смертельного добра. — “Посев”, 2012, № 1 (1612).

“Рассмотрим ещё два поэтических текста.

Смело мы в бой пойдём / За Русь Святую / И как один прольём / Кровь молодую.

Смело мы в бой пойдём / За власть Советов / И как один умрём / В борьбе за это.

Как хорошо известно, второй текст — переделка первого. И многие другие красные песни — переделка военных или белых. Что ж, копирайта на песнях не ставят, и вообще подобная практика — естественный процесс. Нас интересует как раз обратный момент: чем эти тексты все-таки существенно различны.

Первый из них — обычная военная песня: в сражениях всегда проливают кровь. Но кто назовёт обычным „как один умрём” второго текста? Лишь стёртость, лишь привычность этих строк мешают нам оценить их по достоинству. Что отличает этот гимн от песен Валгаллы, от пафоса гибели и уничтожения — когда герои черпают вдохновение в собственной завтрашней смерти рядом с Вотаном? „И тогда злой Фенрир проглотит Солнце, пожрёт Луну. И ничего больше не будет…”

Впрочем, пафос собственной смерти — это всё-таки экзотика, крайность. Более обыденно воспевание гибели окружающего мира”.

В следующем, февральском номере публикуется мемуарная проза Ростислава Евдокимова-Вогака “Пока жива память” — в том числе о легендарном политзэке Сергее Валентиновиче Дягилеве (племяннике антрепренера). О том, как он в лагере, обновляя состав оркестра, спасал людей; как после войны работал дирижером в питерском кинотеатре “Октябрь” (играли Малера, Брукнера, Рахманинова); как его навестил в этом кинотеатре приехавший в СССР Игорь Стравинский…

Эллина Тарасова. Что мы знаем о Шерлоке Холмсе? Чтение с карандашом в руке. — Методический журнал для библиотек, работающих с детьми и подростками, “Библиотека в школе” (Издательский дом “Первое сентября”), 2012, № 1(293) .

Исследование библиотекаря из Гурзуфа.

“Ежегодно в адрес Ш. Х. приходит несколько сотен писем. Британская почта не возвращает эти письма обратно с пометкой „адресат не проживает”, а спокойно доставляет их строительной фирме, которая размещается в настоящее время на Бейкер-стрит, 221б. Там эти письма попадают в руки сотрудницы фирмы Джин Николсон, которая, имея порядочное чувство юмора, на каждое письмо отвечает, что „Мистер Ш. Х. очень сожалеет, что не может приехать по Вашему приглашению, потому что работает над другими сложными преступлениями”. Следы ведут в Люсанский замок”.

В номере — традиционно богатая вкладка “Остров сокровищ” (записки о детской литературе), редактируемая Ольгой Мяэотс, очерк М. Порядиной “Местное прочтение” (о путешествиях по миру с художественными книгами в руках), статья А. Кузнецова о днях рождений литературных героев и другие интересные материалы.

Тумас Транстрёмер. Из автобиографической книги “Воспоминания видят меня”. Перевод со шведского Александры Афиногеновой. Стихи. Переводы со шведского Александры Афиногеновой, Алёши Прокопьева. Вступление Алёши Прокопьева. — “Иностранная литература”, 2012, № 1.

“Вершинам его творчества предшествовала многолетняя (с перерывами) работа над словом, она видна в каждой из двенадцати тонких книжек стихов, и в каждой последующей автор что-то меняет в своей поэтике (и, очевидно, в себе). Все это приводит к замечательному результату: мы видим не имеющее аналогов сочетание модернистских приемов в зачастую нерегулярном стихе, сквозь который время от времени словно бы украдкой, исподволь проступает та или иная метрическая схема, намекающая на те или иные культурные параллели. Иногда структура стиха очерчивается „твердыми формами” античных размеров. И все это при сверхплотной образности и метафорике. Мы видим одновременно минимализм и владение крупной формой, технику недосказанности, нарочитую фрагментарность и четкую строфику. У него есть и „монтаж”, введенный в обиход немецкими экспрессионистами, и „абсолютная метафора”. Но в отличие от того, что стало эстетическим каноном в 10-е годы XX века, реальность, „натура” в его стихах „мгновенна”, она словно выхвачена из временного потока, так что образы получают характер „картинки поверх картинки”. Они „сплющены”, плоскостны — и вместе с тем зримы и ярки. Но эта плоскостность — не что иное, как ось нового измерения” (из вступления).

А вот финал воспоминаний, относящихся в основном к гимназическим годам: “Классические стихотворные размеры. Как мне пришла в голову подобная идея? Она просто взяла и появилась. Ведь я считал Горация своим современником. Он был как Рене Шар, Лорка или Эйнар Мальм. Наивность, превратившаяся в изощренность”.