Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 4 2013)

Но мелкотравчат ли корящий на самом деле? Выходит, что да . В нем всегда чувствуется что-то гаденькое.

25 октября .

Когда-то большие романы Достоевского я знал, что называется, наизусть. Но лет двадцать с лишним ничего, кажется (кроме «Преступления и наказания») не перечитывал. И вот решил — «Идиота». Позавчера пошел в YMCA, и Алик вдруг вынес мне «Идиота» в двух томиках — имковских, пожелтевших и… неразрезанных . «Это когда он в России был под запретом. Здесь так его издавали». Когда? Год издания нигде не указан, а только внизу последней странички под датой создания (1868 — 1869): Impr. de Navarre, 11 rue des Cordelleres. Paris. Да у меня и ножа приличного нет (а тот, что есть, подаренный года три назад Гандлевским, погнулся и рвет страницы).

Сегодня начну читать (в параллель «Русским в Шанхае») — посмотрим, что из этого выйдет.

Вообще, старость это еще и ощущение, что все что надо уже прочитано (фаустовское ощущение).

Венецианские работы Клода Моне (сейчас выставка в Grand-Pale). Какая там лагуна, вода! На нее не смотришь — в ней купаешь глаза. («Палаццо Канторини», 1908 г.) На пороге безобразия последний всплеск красоты. Великая живопись на ее излете.

27 октября , среда.

Утром сон. Оказывается, соцреалист Пластов был христианин, и чуть ли не катакомбный (как Лосев). И оставил эскизы росписей для храма. И вот храм открыт. И мы в нем. Скорее нравится, чем нет. Но собираются возмущенные мои сокурсники (я не видел их лет 40). И я подначиваю Нат. Изопольскую: «Говорят, Пластова скоро канонизируют». Она фыркает. В трапезной витые колонны в духе Гауди, радостная расцветка. «Ну неплохо, не плохо» — продолжаю подначивать я коллег.

Первая сегодняшняя новость дня в Интернете: « В Германии скончался спортивный предсказатель осьминог Пауль» .

28 октября , 1620.

Перечитал сейчас «Грамматику любви» (случайно, искал «Суходол») и вспомнил вдруг, какой была Россия и какие были у нее писатели.

1800 . А сейчас прочитал и «Три рубля» (1944). А это уже упадок. Повышенный эротизм и нежданная преждевременная смерть — два кита, на которых выстроено у позднего Бунина, считай, все. Все на одну колодку.

Оппозиция нынешнему режиму — это нормально. Но то, что ее символом все зримее (визуально даже) становится Эдик Лимонов с его эспаньолкой — придает ей какой-то булгаковский беспросветно-комичный оттенок.

Советской власти Корней Чуковский — несмотря на отдельные затмения — не любил. Но если б он перенесся в наши дни — с их «читателями», детьми, тинейджерами, сидящими за компьютерными играми и в 17 лет и т. п. — он бы решил, что наступил апокалипсис. И устремился бы назад — под советскую власть…

29 октября , пятница.

Есть у «электронных носителей информации» и свои достоинства, есть. Сейчас (не без труда) разыскал и перечитал «У стены» Гандельсмана («Знамя» № 4, 2010). Удивительное стихотворение.

Мы уже привыкли, что 99,9 стихотворений сегодня — необязательная бессердечная вода. А тут и сердце, и смысл.

30 октября , 6 утра.

По ТВ. Сальноволосая демонстрантка с Монпарнаса (лет 25): «Речь идет не о пенсионной реформе. Речь идет о нашей жизни и смерти!»

…Уж если не торжество справедливости, то хотя бы торжество гласности, произносимой вслух правды. С каким восторгом (и не однажды) читал я заключительные страницы «Августа 14-го»: гневное слово Воротынцева в Ставке у вел. князя. И как морщился и дергался ничтожный командующий Жилинский, старик «потребный часто ходить в уборную». Читал это многократно и каждый раз сквозь слезы… торжествовал. Вот оно: прямое воздействие литературы.

Перед прыжком в… Шанхай купил в YМСА «Историю русской эмиграции в Шанхае» проф. Ван Чжичэна («Русский путь», 2008), труд, написанный в коммунистическом Китае еще в 80-е годы (!). А там — то ли благодаря автору, то ли благодаря переводчику вот такой славный пассаж:

«Несмотря на ужасающую бедность, большинство русских белоэмигрантов имели прекрасное прошлое, а потому жили воспоминаниями. В холодные промозглые вечера они встречались с приятелями-соотечественниками, ностальгически настроенные шли в веселые шумные русские рестораны и бары, пили там низкопробную пшеничную водку, мрачно пьянели и выходили оттуда, раскачиваясь из стороны в сторону и чуть не падая. Так они забывались от тягот здешней жизни и могли хотя бы ненадолго окунуться в обстановку прежнего времени. А другие белые русские любили забиваться в темные углы шанхайских кафе и кофеен, тихо смаковать чашечку кофе, вспоминая о славной истории бывшей императорской России и горюя о нынешнем своем падении на глазах у чужой публики. Когда у них было веселое настроение, они даже могли шутить с официантами, когда же настроение было на нуле, не стесняясь, жалели себя до слез».

2 ноября , вторник, 2030.

Ездили на машине в Кан (по делам) — в архив французской прессы, за городом в модернизированном старинном аббатстве. Золотая осень во Франции — другая, чем у нас (другие цвета, оттенки), но прекрасна: больше багрового, бордо, красного, но и золото, а главная особенность — совмещенность с еще зеленым темным и сочным. Вчера ужинали в порту устрицами (с нами третьим был крупный московский чиновник С.).

Послезавтра — Казанская Божья Матерь.

3 ноября , 8 утра.

Наташа уехала сейчас в Школу Лувра — брать интервью у ее директора.

На ретроспективе Моне, разглядывая несколько его картин конца 70-х годов, вдруг подумал, что из этих ярких мазочков, из их динамики и формы вырос весь Тышлер.

…Фальк, Тышлер, Древин — насколько они дороже мне раздутых западных асов-«миллионщиков» — красивее, добротнее, глубже. (А вот Кончаловский, Машков — колористы отменные, но уж чересчур мясники.)

4 ноября .

По сути, я полунищий «рантье» (большие и даже средние деньги меня никогда не интересовали). Так вышло, что после 60 мне не надо «в поте лица зарабатывать хлеб свой». (Впрочем, я и прежде не особо перетруждался, будучи работоголиком от силы несколько недель в году.) Остается читать и, что называется, плыть по течению жизни. Сегодня — парижской. Солнечно-облачный ноябрьский денек с золотыми или коррозийными кронами.

Шел пешком с Монпарнаса через Люксембургский сад. Все осеннее несравненное: и золотое, и рыхлое облачное «покрытие» — когда б не гнусная башня монпарнасского небоскреба, всюду влезающая в лиричные кромки и силуэты Парижа.

Под утро сон: нереально раскидистый и высокий куст, закрывающий всю окрестность. Правая часть горит (потрескивая), левая цветет (барбарис).