Виктор Пономарев - Записки рецидивиста

— Надо, Дима, картошку начинать копать и возить в Ялту на базар. Половину оставим, а половину продадим. Завтра и начнем, виноград кончился, обрезку делать еще рано.

С утра Лена подоила корову, и мы пошли копать картошку. За день накопали десять мешков. Ночью Лена говорит: Может, завтра поедешь в Ялту на базар? А я одна покопаю, девочки помогут. Выйдешь на трассу, поймаешь машину. Шоферы здесь берут до Ялты по рублю с мешка.

— Хорошо, Лена, — ответил я, тиская ее в объятиях.

— Ой, Дима, какой ты горячий. Тебе молодую бабу надо, я для тебя старовата. Мне-то уж каждый день и не надо.

Я лежал, молчал и думал о своем: «Жалко бабу, уже как-то привязались друг к другу, а я должен их скоро покинуть. Как же все-таки жизнь несправедливо устроена, и законы какие-то дурацкие. Пусть я преступник, бежал из колонии. Ментам нет бы оставить меня в покое, раз я вернулся к честной жизни. Раз я бежал, менты сами виноваты, раззяву поймали. И в наказание ментам — моя полная реабилитация. Другое дело, если я опять стану на преступный путь, пойду воровать, „бомбить“ хаты, сейфы, магазины и „затяпаюсь“. Тут уж деваться некуда, пусть „старший дворник“ (прокурор) мотает старый срок с довеском за „эмиграцию“ да „отламывает“ новый и дает „проколку на кичман“ (прописку в тюрьме или колонии)».

Утром пошел на трассу, тормознул «ЗИЛ-130». Шофер, парень лет двадцати семи, согласился подбросить картошку до Ялты. Заехали во двор, покидали мешки в кузов.

— Сейчас заедем в карьер, кинем пару ковшей песка, прикроем картошку, а то на перевале милиция может сунуться в кузов: «Что везешь? Куда везешь?» — сказал шофер.

В карьере работал «железный фраер» (экскаватор). Дал экскаваторщику на бутылку, тот кинул два ковша в «ЗИЛ». Глянул — картошки не видать.

Не доезжая перевала, на трассе увидели девушку лет двадцати, стояла голосовала.

— Давай возьмем, — предложил шоферу.

— Втроем нельзя в кабине, ты-то у меня за грузчика едешь, а она, что про нее на перевале скажем? — ответил шофер.

— Да она пригнется, если что. Может, проскочим, а пока я ее на коленях подержу.

Мы остановились.

— Тебе, малышка, куда? — спросил я.

— В Ялту.

— Одно место есть на коленях у меня. Поедешь? — спросил я.

— Поеду, — сказала девушка и полезла мне на колени.

Мы тронулись, я стал обнимать девушку, она как будто этого только и хотела. Я понял, что это «девочка девяносто шестой пробы», только «трассовская», разъезжает с шоферами. Спросил у нее:

— Откуда двигаешь?

— Из аэропорта, из Симферополя.

Шофер искоса поглядывал на нас, потом из-под сиденья вытащил бутылку вина.

— Выпейте. Мне-то нельзя за рулем.

Я выпил половину, дал «биксе», она засосала до конца.

Подъезжая к перевалу, я ей сказал:

— Нагнись пониже, чтобы не было видно.

Она нагнулась, затарилась за ручки передач. Мы остановились, подошел милиционер, встал на подножку, заглянул в кузов, спросил путевку. После этих формальностей мы поехали.

Шофер, видя, что у меня с «лялькой» страсти накаляются, сказал:

— На алуштинской бензозаправке есть буфет. Возьмем поесть да перекусим где-нибудь по пути.

Пока он заправлял машину, я побежал в буфет, взял хлеба, колбасы, сыру, три бутылки бухалова. И поехали. Дорога шла на Алушту, на развилке мы свернули на Ялту, заехали в лес. Шофер расстелил одеяло, сели поесть. Пить шофер не стал, пили мы вдвоем. Потом стали по очереди «жарить» «ляльку». Ей, видимо, это было не впервой, да и в сексуальном мастерстве девица оказалась весьма одаренной. Ее дар перехлестывал нормы человеческих взаимоотношений, переходя в натуральный разврат. Даже неприятно стало. Казалось бы, мне-то что, уголовнику, которому удача послала миг свободы, хватай, тащи под себя все, что прыгает и ползает. Ан нет. «Не хватало еще, чтобы „сифилиночкой“ оказалась», — подумал я.

В Ялту приехали к вечеру. Рынок уже был закрыт. Достучался до старика сторожа, попросил ручную тачку, и мы с шофером быстро разгрузили картошку. Я расплатился с шофером, попрощался и стал уходить. Наша попутчица, все это время сидевшая в кабине, сказала:

— Возьми меня с собой.

— Куда я ее возьму? — обратился я к шоферу. — Самому придется «тальяну ломать».

— Мне она тоже не нужна, мне тоже девать ее некуда.

— Отвези ее на трассу, там подберут, — подвел я резюме.

А сам пошел на «бан». «Живу на бане, кормлюсь углами», — вспомнил я воровскую поговорку. Зашел в буфет, заказал три порции пельменей, попросил в одну миску, два стакана чая. Когда буфетчица подала пельмени и чай, то, взглянув на него, я спросил:

— Красавица, а это что за «байкал»? — Так в зоне называют слабо заваренный чай.

— Как что? Чай, — с возмущением ответила вислозадая красавица с наглыми глазами и опухшей мордой, на которой даже сквозь слой штукатурки проступали следы неумеренного возлияния горячительных напитков. — Не хочешь, не пей, я тебя не насилую.

— Ну, этого еще не хватало. Я сам кого хочешь изнасилую, — шутя ответил я. — Дай лучше пачку чая и банку кипятка, я сам заварю, как мне надо.

Народу в буфете было мало, буфетчица не стала возбухать, принесла кипяток и пачку чая. Я заварил «купеческий» и стал есть.

Выбрав момент, когда у стойки не стало покупателей, я подвалил к буфетчице:

— Слушай, красавица, твоей мамке зять не нужен? — обратился я к ней.

— Чаво, чаво? — не поняла буфетчица.

— Ночевать негде, не поможешь с этим делом? — спросил я, особо не надеясь на успех затеи. Но и перспектива ночевать на вокзале особенно меня не привлекала, в моем-то положении. Вот я и сделал закидон на всякий случай.

— Негде или не с кем? — улыбнулась фиксатым ртом буфетчица.

— Честно говоря, и то, и другое.

— Ну, раз честно, — сказала королева буфетной стойки, оценивающе осматривая меня с ног до головы, словно индюка на базарном прилавке, — тогда посмотрим на твое поведение. Могу предложить на веранде, если устроит.

— Какой разговор.

— Только тебе долго ждать меня, в одиннадцать меняюсь. Так что успеешь еще в кино сходить тут рядом. Как звать-то?

— Дима. А тебя?

— Шура.

— Сашенька! Годится вариант. И чего я раньше тебя не знал? В общем, к одиннадцати подрулю.

— Ладно уж, племянничек, сделай милость.

— Кстати, возьми поужинать чего и выпить, — сказал я и протянул Шуре «рваную» (пятидесятирублевую купюру).

Прошел в зал ожидания, осмотрелся. «Впал в распятие», не веря еще такой легкой удаче. Шура уже не казалась мне такой непривлекательной, как с первого взгляда. А может, у женщины просто хорошее настроение, как после затяжной менопаузы, которая наконец-то кончилась. Да, этих женщин сам черт не поймет. Может, я ей приглянулся, и «прикид» на мне отменный был: шляпа, лучший костюм моего покойного друга Вафо Самаркандского. Может, женщина по-своему несчастна была. Море бухалова и жеванины под рукой еще не есть критерий радости и счастья…