Ирина Дудина - Предводитель маскаронов

— Так, Пётр Петрович! Ты мне одно скажи — мы по конституции живём или по понятиям, а? — вопрошал аки змий Никита Спиридохин.

Чинуша Пётр Петрович побагровел и засипел, извиваясь в крепких руках Спиридохина, который дулом пистолета уже как бы череп Петру Петровичу просверливал, внедряясь прямо в живой розовый мозг.

— По законам и конституции страна у нас живёт или по твоему щучьему хотению?

— По законам, по конституции, — прохрипел сильно забздевший Петр Петрович.

— Ну, так тогда подписывай всё по закону и по конституции, без взяток.

Пётр Петрович живо и учтиво подписал все бумаги, даже ласково улыбнулся, приводя в порядок красную шею свою с белыми отпечатками пальцев.

Никита Спиридохин и Влад вышли с нужными бумагами из здания районной администрации. Никто их не преследовал. Охранник внизу вежливо открыл дверь. Последствий у этого инцидента не было. Пётр Петрович никому не пикнул о случившемся. Ну, не поедет его Наташка с сыном на австрийский горнолыжный курорт на весенних каникулах. Ну, так лохов то много, на майские точно поедет его семья куда-нибудь… Конечно, оно, того, неприятно, как тот сумасшедший уголовник пальцами на кадык давил. А ну их нах, воспоминания эти неприятные! Много, много землицы, поросшей бурьяном в его ведомстве.

— Влад, а как там твой змееборец сантехник Серёга поживает, кстати?

— Как раньше. Одно время на стройке работал. Он же мастер на все руки. В вашем районе и работал, где небоскрёбчик у шоссе строили.

— А, та типа пластиковая длинная бутылка с тупым концом, типа как презерватив на члене?

— Во-во. Он там месяц проработал и ушёл.

— Платили мало?

— Да нет. Нормально платили. Просто технологии не соблюдали. Серёга посмотрел, посмотрел на всё это дело. Стал возникать, что нельзя так. Ему говорят: не твоё дело! А как это не его дело! Он сказал, что при таких чудовищных нарушениях технологий возведения высотных зданий дом этот долго не простоит. Завалится быстро. А он, Серёга, грех на душу брать не хочет. Ушёл он от них, расплевался со всеми и ушёл. Им то что, засранцам. Построили, бабла набили на счета в швейцарских банках и свалили в жаркие страны. А нам тут жить.

— А змей Серёгин как?

— И не спрашивай. Жуткая зверюга.

И вот и Таня куда-то исчезла. Говорят, что уехала за границу. То ли в Штутгарт, то ли во Франкфурт — один фрукт. А, может, и не уехала. Просто полгода прошло, а её никто не видел. И что вроде как сдала она свою четырёхкомнатную квартиру некоему Саиду, человеку с золотыми зубами и плохо говорящему по-русски, который взялся неизвестно откуда с «козликом», с микроавтобусом старым престарым, и на боку у него написан кривыми чернильными буквами маршрут «Проспект Ветеранов — улица Пионерстроя». И вот этот Саид всех пугает, я сама слышала не раз, как он нёс какую-то криминальную хрень о том, как надо кого-то из квартиры выселить, кого-то убить, потом он противно смеялся гортанно так. Потом начинал на наречии своём говорить с бородатым чёрным мужиком неприятным, музыка чужая из «козлика» обычно громко орёт, однотонная такая, зомбирующая музыка из его «козлика» вечно неслась. И смех у него очень нехороший… Говорят, что он занимается работорговлей и торгует проститутками. Все боятся его, а участковый милиционер — земляк Саида, жаловаться ему бесполезно…

Я шла по двору, и вдруг увидела, что в окнах у Тани висит много-много белья. Пелёнки какие-то, простынки, распашонки. Моё сердце радостно забилось. Враньё всё это про Саида! Не могла Таня Саиду сдать. Лучше б мне сдала, я бы платила немного, но регулярно и надёжно, я бы гнёздышко б там свила себе, рабочий кабинет, а то писать статьи негде. И вообще Таня так любила, как я пишу. Ведь у Тани две квартиры, а у меня ни одной. Ведь Таня молода, и как хорошо было бы, если б она была бы и добра. Чуть-чуть больше доброты к ближним, ведь я же ближняя. Не верю про Саида! Оговорили Таню! Она такая осторожная была, так блюла себя, свою собственность, тело своё и комнаты свои! Нет, не могла Таня сдать комнату криминальному опасному Саиду в здравом состоянии психики!

Пелёнки за окном! Наверное, Таня встретила наконец то подходящего мужика, хоть чуть-чуть подходящего себе, и вот она втихоря вышла замуж, и родила ребёночка… Простынки! Пелёнки! Много-много белья каждый день! Ура, Таня вернулась, и не одна!

Я увидела, как из подъезда Тани выходит мужик какой-то, вдруг это и есть муж Тани, ведь всякое бывает! Я проскользнула мимо него, поднялась на третий этаж. Позвонила в Танину дверь. Дверь открыл Саид с золотыми зубами. Я даже испуганно отпрянула, так это было неожиданно. За Саидом в Таниной белой комнате на Танином диване из «Икеи» я увидела человек 8 разных возрастов и полов. Одни что-то ели за стеклянным столиком Тани, другие сидели на диване. Среди них меня поразила черноволосая худая женщина с младенцем на руках. Через всю комнату как в ауле было протянуто несколько бельевых верёвок, на них сушилось много разномастного белья. Я спросила у золотозубого:

— А где Таня?

Он мне ответил, лыбясь:

— Какой такой Таня? Не знаю я никакой Таня!

— Это же её квартира. Она тут жила, — шепчу я себе под нос, боясь быть услышанной.

Прошёл год. И Саид с аулом куда-то исчез. Теперь в Таниной квартирке живут две бабы грубого вида, похожи, будто из тюрьмы вышли…

Шла по Литейному проспекту. Там ходила по тротуару какая-то жуткая бабища южная, страшная, сухая. Это была женщина-бутерброд, на ней было две большие фанерины, спереди и сзади, на них — цветной постер. Постер этот изображал добрую восторженную старушку в глубоком маразме. Она была похожа на добрую черепаху Тортиллу, морщинистая, с обвислой шеей. Под фотографией старушки была надпись: «Пропишу к себе без посредников». Сбоку шёл адрес юридической конторы и перечень услуг: «Помощь трудовым мигрантам. Прописка. Трудоустройство. Жильё».

Когда я это увидела, мне стало плохо. Я всё поняла.

Что ЭТО? По моему это копец! Друзья! Господа! Товарищи! Это копец!

ЭТО в виде больших постеров носят на спине какие-то чужие люди возле метро Владимирская и по Невскому проспекту. Носят среди бела дня. В открытую. Раздают всем желающим. Не верите? Приподымите жопу и сходите туда! Смотрите! Смотрите внимательно на это лицо — лицо этой старой черепахи в глубоком маразме и благости, это наше с вами лицо, лицо петербуржцев, лицо русских! Это мы с вами — бросившие своих стариков, это наши старички со сталинским детством, не создавшие ни семей, ни домов, ни достойных потомков! Это наша европейская старая маразматическая харя, в которую открыто плюют иноземцы! Нас уже нет! Наша маразматичная политкорректная морщинистая харя открыто зазывает — придите, пропишу без посредников и дам себя побыстрей добить!