Ёсиюки Дзюнноскэ - До заката

Одно следовало за другим, и однажды Сугико вдруг пустила в ход губы и язык. С самого начала движения её были умелыми, хотя Саса её ничему не учил. Как-то в постели она прильнула к нему нагим телом и провела щекой от груди до самого низа.

Но лишь только он прижимался к ней, стискивая её в объятиях, в глазах Сугико мелькал испуг, а тело напряжённо застывало, хотя порой страх ненадолго оставлял её, и тогда, издавая то ли стон, то ли вздох, — словно эти мгновенья проникали куда-то внутрь её — она закидывала руку за голову, и Саса приникал губами к открывшейся подмышке, пытаясь овладеть девушкой. Но время кончалось, как затягивается недолгий просвет в плотной облачной ткани, и тело Сугико снова напрягалось и замирало.

Однажды вечером, когда Саса разговаривал с клиентом в приёмной, рядом зазвонил телефон. Линия была соединена с его кабинетом.

Из трубки послышался голос Миэко.

— Отгадай-ка, где я сейчас?

— А мне откуда знать?

Миэко назвала отель в центре города.

«Не иначе как хочет, чтобы я приехал». — Иногда Миэко именно так вызывала его по телефону.

До сих пор сам Саса не звонил ей ни разу.

Саса произнёс, подбирая слова, — клиент был в той же комнате:

— Очень рад за вас.

Однако слова Миэко опровергли его ожидания.

— Знаешь, с кем я?

«Так вот оно что», — подумал Саса и, поняв свою ошибку, проговорил:

— Наверное, вы со своей пассией.

— Не с пассией, а с женихом.

— Ах да, извиняюсь. Вы в кровати?

— Именно. Только он сейчас в душе…

— Ну что ж, это замечательно. Расскажите, пожалуйста, что же вам видно с кровати?

Разговор шёл уже в их обычном тоне. За исключением того, что Саса говорил вежливее.

— Небо, — ответила Миэко.

— Ну, разумеется, небо.

— Закат видно. Облака красивые.

— А что вы сказать-то хотите?

— Да я так просто.

— Так просто? Послушайте, я сейчас вообще-то немного занят.

— Правда? Ну тогда пока…

Она положила трубку.

— Прошу прощения. Есть тут один тип, сам не знает, чего хочет, — с кривой усмешкой извинился Саса перед клиентом.

Почти все юноши и девушки в компании Миэко были, что называется, из хороших семей. Только у Миэко семья была не такая. Отец не то ушёл, не то умер, да и богатой семью тоже не назовёшь. Молодого человека, с которым у неё была связь до встречи с Саса, Миэко называла женихом, однако Саса сомневался, что у того ещё остались такие намерения. По её рассказам получалось, что он был из тех, кто хотел жениться с выгодой, а Миэко, пожалуй, его требованиям не соответствовала. Однако он всё ещё цеплялся за неё.

Когда это шаткое равновесие колебалось, Миэко обычно звонила Саса.

И шла с ним в отель.

Что же тогда означал этот звонок?

На следующий день, ближе к вечеру, Миэко позвонила снова.

Она сказала без предисловий:

— Вчера такой кошмар начался. Он связал мне руки за спиной и привязал меня на всю ночь к ножке кровати, голую.

— С чего вдруг?

— А там в ванной тоже трубка была. Он всё и подслушал, всё, что мы говорили.

— В нашем разговоре, по-моему, ничего особенного не было.

— А он говорит, что это-то как раз и подозрительно. Говорит: «Уж точно между вами что-то есть, ближе некуда». И всё требует сказать — кто этот мужчина?

— Понятно.

— А я ему не сказала. Всё твержу — ничего, мол, такого нет. Он любит поиздеваться — как к чему-нибудь придерётся, так не отстанет.

— Да, бывают такие.

— Саса, а давай встретимся…

— А зачем ты всё-таки вчера позвонила?

— Мне было так хорошо…

— Понятно. Но ты, наверно, устала — всю ночь без сна.

— Ничего.

— Хорошая вещь молодость. Я вообще-то тоже вчера на работе чуть не до утра…

— После такой ночи нервы гудят, мужчина — самое оно.

— Ты в этих делах разбираешься. Но сегодня не будем. Как-нибудь в другой раз — ты позвони.

Обычно Миэко легко смирялась с такой ситуацией.

— Ну хорошо. До встречи.

Разговор уже готов был прерваться.

Но Саса не хотел прощаться. Просто после бессонной ночи у него не было сил ехать к ней. Будь она рядом, он не отказался бы немного позабавиться с ней в постели, расслабиться и уснуть. Если же закончить разговор прямо сейчас, он будет жалеть об упущенной возможности.

— Подожди. Давай ещё поболтаем.

— О чём?

— Да ни о чём. Скажи, сколько у тебя мужчин было?

— Тебе что, интересно?

— Да нет, просто захотелось спросить.

— Ты, Саса, — второй. Да вот только если б этим дело кончилось…

— Да что ты! Но тогда ведь получается, что он — первый. Это что, правда?

— Правда. Он — мой первый мужчина.

— Но тогда почему после него так много…

— Я не говорю — много.

— Но я попал в это число без особых сложностей.

— Это всё он виноват. С самого начала такое вытворял… Правда, в то время он ещё со мной добрый был…

Саса почувствовал усталость.

— Сложно всё у тебя. Что-то мне спать захотелось.

— Ты всегда так. Вдруг я тебе в тягость становлюсь. Но это ничего. Давай всё-таки закончим этот разговор.

Она повесила трубку.

Сугико лежит навзничь, вытянувшись во весь рост.

Ноги её напряжены, а руки, как приклеенные, крепко прижаты к бокам. Накапав оливкового масла между сжатыми бёдрами, Саса нависает над девушкой.

Ситуация для Сугико, пожалуй, опасная.

Впрочем, Саса не стремится развести её стиснутые ноги. Не ему ведь придётся надевать на девушку белоснежное свадебное платье.

Вскоре Сугико привыкла к этой позе и стала считать её безопасной.

Так они занимались любовью уже полгода, но когда Саса пробовал раздвинуть ей бёдра, возбуждение сразу оставляло его.

Он тоже боялся. Однако можно ли было назвать Сугико девственной? Есть выражение «технически девственна», но его сильно занимал вопрос, как она сама себя ощущает.

Саса всё ещё не мог себе представить, как ведёт себя Сугико в молодой компании. Время от времени он видел у неё на ладони или у запястья следы свежих ожогов.

— Посмотри, какой ужас.

Сугико сама вытягивает руку, показывая глазами на ожог.

— Что это?

— Сигарету затушили. Когда мы все вместе выпивали.

Кто-то гасит сигарету об её руку. В воздухе на мгновение проносится еле уловимый запах палёной кожи. Сугико не отдёргивает руку, скорее, напротив, сама прижимает её к огню, — так представляет себе эту сцену Саса.

Всё указывало на то, что Сугико была склонна к мазохизму, однако Саса, несмотря на её поведение, видел в ней лишь двадцатидвухлетнюю девственницу.

Он накрывает её тело своим и в самое ухо шепчет непристойное слово.

— А ну-ка повтори.

Сугико послушно повторяет это слово тихим голосом, но через две-три секунды отворачивается с громким возгласом, стыдливым и возбуждённым. Перед его глазами голая, густо покрасневшая шея.