Ёсиюки Дзюнноскэ - До заката

Ёсиюки Дзюнноскэ (1924–1994) — известный писатель, которого критика причисляет к японским литераторам так называемой «третьей волны».

«Вторая волна», ярче всего представленная именами Мисима Юкио и Абэ Кобо, как считается, несла на себе все психологические последствия войны. В противовес этим известным романистам, Ёсиюки Дзюнноскэ, Эндо Сюсаку, Ясуока Сётаро и некоторые другие образовали новое писательское направление, для представителей которого была равно неприемлема как идеология, так и «антиидеология», им был чужд густой «кафкианский аллегоризм», свойственный «второй волне». Они отказывались видеть разницу между яростной довоенной идеологией тоталитаризма и столь же яростными послевоенными призывами молодых либералов. Они, как говорил Эндо Сюсаку, были «рассказчиками, а не проповедниками».

Ёсиюки Дзюнноскэ вырос в семье известного писателя и поэта Ёсиюки Кэйскэ. Как и его отец, Дзюнноскэ славился своими амурными похождениями, и после его смерти три женщины опубликовали мемуары о нём — его жена и две его любовницы. Он был заядлым игроком, завсегдатаем баров и заведений сомнительного толка, и все его произведения, включая и этот, один из последних его романов, воспроизводят одну и ту же тему, исследуя её с разных сторон, — это частная жизнь, отрешённая от чего-либо социального, эротизм и чувственность, отрешённые от чувства, эрос и танатос в их японском преломлении: всегда бытовом и никогда — возвышенно поэтическом.

Японцы часто говорят, что любовники любят лицом к лицу, глядя друг на друга, а супруги — плечом к плечу, то есть, вместе глядя на что-то ещё: на работу, дом, совместные увлечения, будущее семьи. Эти две метафоры отношений между мужчиной и женщиной часто реализуются и в современной японской литературе. Первая метафора обычно подразумевает любовь асоциальную, лишённую каких-либо меркантильных соображений, часто даже неудобную, порождающую между любовниками своего рода антагонизм; вторая — нечто совершенно иное — нерассуждающее, почти безличное доверие, на основе которого, как считается, «работает» и должна «работать» японская семья.

В романе «До заката» история отношений молодой девушки Сугико, оберегающей свою девственность, и опытного женатого мужчины Саса колеблется между этими двумя типами отношений. Сугико считает, что «для одинокой девушки девственность — это способ устроить себе жизнь, что-то, заменяющее талант». Заботясь о своём будущем замужестве, она собирается не иначе как с выгодой распорядиться своей девственностью и отказывает Саса в «последних» ласках, но в то же время она хочет понять смысл близости, — правда, так, чтобы ей за это не пришлось платить слишком рано и слишком дорого.

Для Саса связь с Сугико небезопасна — стоит её родителям узнать правду, и его брак может рухнуть, да и неудобна — он привык к услугам профессионалок, и отказ девушки расстаться с девственностью нередко раздражает его. В то же время Сугико для него намного интереснее всех других женщин — и не потому, что его привлекает её неопытность или невинность. Дело в том, что с ней он — и не любовник, и не муж; их связь, поскольку она не укладывается в регламентированные рамки отношений между любовниками или супругами, предоставляет им обоим возможность непосредственного диалога — вне ролей, вне чувств, вне социума.

До заката им осталось совсем немного. Его ждёт старость, её — замужество и супруг, с которым она будет жить плечом к плечу, никогда не заглядывая ему в глаза. И только сейчас, до того, как зайдёт закатное солнце, в это «сумеречное» время своей жизни они могут узнать что-то о себе, о жизни и о любви.

Роман «До заката» был экранизирован вскоре после выхода — в 1980 г., и сразу же появилась популярная песня с одноимённым названием. Роман стал известен настолько, что выражение «до заката» стало расхожим и даже было использовано в названии одного из заведений низкого пошиба на Гиндзе, в излюбленном токийском районе писателя. Слово «закатная» стало теперь означать девиц с неустойчивой моралью, ищущих связи с богатыми женатыми мужчинами.

Роман написан в характерном стиле писателя — безыскусным, на первый взгляд, разговорным языком, в котором, однако, сразу же чувствуется некоторая отчуждённость и холодность, и одновременно притягательность. В этом минимализме, отказе от обычных беллетристических ходов можно, вероятно, усмотреть дендизм Дзюнноскэ, а можно увидеть стремление писателя найти в «сумерках» обыденного языка завсегдатаев баров и публичных домов какие-то иные слова и смыслы — нечто такое, что сразу улетучивается и исчезает при ярком свете «высоких» литературных жанров и идеологий.

Ю. Окамото

По дороге едет большой автобус. Асфальтовое шоссе прямой лентой стелется перед ним, а по обеим сторонам его тянутся широкие поля. То там, то здесь виднеются одинокие дома.

Вскоре показалось море. Оно подступало всё ближе, и вот уже прибой ударял в берег совсем рядом, у придорожной насыпи. Волны разбивались об неё, рассыпаясь белыми брызгами.

Вот появились скученные домики маленького городка, сквозь который проходила дорога. Море спряталось за крышами. В автобусе запахло рыбой. Сделав пару остановок, автобус снова выехал к морю, затем повернул налево и стал постепенно отдаляться от побережья.

Рыбный запах улетучился. Почти все пассажиры сошли на двух предыдущих остановках. Новых не было. В автобусе остались молодая девушка, сидевшая у входа, и мужчина средних лет в глубине салона.

Девушка встала, неловко переступая в качающемся автобусе, подошла к заднему сиденью и села рядом с мужчиной. Кондукторша вытаращила глаза. Ведь до сих пор эти двое сидели порознь, будто незнакомые.

Молодая женщина была невысокого роста, казалась ещё почти девочкой и по возрасту вполне годилась мужчине в дочери.

— Уже можно, да? Рыбой уже не пахнет, да? — говорит мужчина.

— Извини, — отвечает девушка, — я не то, чтобы боюсь, но всё-таки…

— Нет, нет, конечно, лучше поосторожней. А то ещё разговоры пойдут, хорошего мало…

В городке, который автобус только что проехал, жили какие-то её знакомые, и девушка опасалась, что кто-нибудь увидит её. Когда бы не эта боязнь чужих глаз, они вполне могли бы сидеть вместе и разговаривать, не вызывая никаких подозрений. Однако теперь стряхнуть с себя эти опасения и полностью забыть о них стало уже невозможно.

Они чувствуют подозрительный взгляд кондукторши, не сводящей с них глаз…

Жёлто засветилась лампа на потолке. Наступали сумерки, но пейзаж за окном был всё ещё залит бледным светом. Вскоре автобус прибыл на конечную станцию. Вокруг не было домов. Не было и автобусной станции. Новых пассажиров тоже не оказалось, и автобус, медленно развернувшись, уехал прочь. Они остались вдвоём. Метрах в трёхстах впереди был обрыв, а за ним, на мгновение исчезнув из глаз, снова завиднелось море.