Костас Варналис - Дневник Пенелопы

Иначе завтра же я напишу завещание и подарю царство — отдам даром — Алкиною. Раз я не могу взять за него деньги, я его промотаю и буду отомщена. Пусть они дерутся с Алкиноем, которому достанется царство.

Свершилось чудо! Явился! Благословен Приходящий! Одиссей. Конечно, не мраморный! Не настоящий! Мнимый. Единственный, кто мог прийти. Легче, конечно, явиться мнимому живому, чем настоящему покойнику.

А насколько он огромнее настоящего. Входит в комнату, и меркнет свет! От его голоса со стен сыплется штукатурка! Не говоря уж о том, что он моложе! Руки и ноги у него вроде бы коротковаты для туловища. А затылка, кажется, и вовсе нет. К тому же он издает странный, неприятный запах. Так, наверное, пахнут упыри и драконы в сказках. Но разве я когда-нибудь нюхала дракона или упыря? Когда он рассказал мне свою историю, я поняла. Это был запах свиней. Но когда привыкаешь, он не причиняет беспокойства…

Он сказал, что пришел спасти меня. Откуда и каким образом? Без корабля, без товарищей. Как с неба свалился.

Его заметили рано утром, когда он шагал по направлению к городу, как гнев божий. В руке он держал дубину, такую тяжелую, что сам Геракл не смог бы ее поднять!

Несколько моряков, бывших в порту, кинулись смотреть на титана. Но тот резко остановился и так свирепо глянул на них, что бедняги пустились наутек. Одни спрятались в скалах, другие укрылись в храме Посейдона, моля бога о милосердии!

Не оборачиваясь и никого не спрашивая (как будто это было нужно! Мой дворец можно найти и без проводника — и так виден!), он прошел прямо ко мне!

Стражи наружных ворот, увидев его, юркнули внутрь, заперлись на засов и крикнули через щель:

— Кто идет?

— Пошли к дьяволу!

Он толкнул ворота плечом и сорвал их с петель. Подошел ко вторым воротам. Никого! Миновал третьи и вошел во двор, выложенный плитами. Оттуда по лестнице поднялся на женскую половину.

Женихов и всю челядь как ветром сдуло. Заперлись в своих комнатах и каморках…

Все-таки откуда он мог знать все закоулки? Правда, дворцы в Элладе строятся по одному плану. Но не всем же известны подробности. Для этого нужно быть или царем, или придворным какого-нибудь царя.

Я услышала, как трещат ступени. И пол. И подумала, что наверх поднимают статую покойного. Я заказала ее полгода тому назад лучшему ваятелю на острове, чтобы изобразил его обнаженным, с расставленными ногами (левая вперед, правая назад), с кулаками, упертыми в бока, с улыбкой на устах и без усов — похожим на Аполлона!

Я послала Мирто остановить носильщиков. Ведь я заказывала статую не для постели! Собиралась водрузить ее высоко над молом, чтобы Он день и ночь смотрел на море, чтобы видел свой дух, витающий во вселенной, если Он погиб!

Она прибежала бледная и упала к моим ногам.

— Что случилось? Да говори же!

— Го… го… го… госпожа моя! Запри скорее дверь… давай подопрем ее столами, сундуками и кроватями. Тритон ли это со своими дельфинами? Протей ли с тюленями? Или Энкелад бушует? Какой-то ужасный демон поднимается по лестнице. Конец света.

И она истерически разрыдалась.

Зная, что она трусиха, я вышла посмотреть сама. Как раз в этот момент показалась его голова, словно спина морской черепахи над водой.

Силы изменили мне. Но я не забыла, что я — царица и богиня. Владычица над миром и над собой.

— Кто ты? — крикнула я ему.

Раздался голос, похожий на рокотание из кратера Этны. Но не голоса его я испугалась, а того, что он произнес:

— Одиссей! Твой муж!

И сейчас же посадил меня, как куклу, к себе на руку и внес в комнату. Лица его я не успела рассмотреть. Он мягко усадил меня на кровать и промолвил нежно, словно горлинка проворковала:

— Ты такая, как я и представлял себе. И даже лучше. Красивее, и моложе, и божественнее самой Кирки… Моя Пипица!

И потрепал меня по подбородку.

— Кто она, эта… как ты ее назвал?

— Скоро все узнаешь.

— А сам ты кто?

— Мессия, которого ты ожидала столько лет. Умнейший и могущественнейший из мужей во всем мире. У меня нет имени. Зови меня Одиссеем. И конечно же, я буду твоим мужем! Я пришел спасти и тебя, и архонтов. Я вновь соединю вас. И ты полюбишь меня, когда узнаешь, ведь я полюбил тебя прежде, чем узнать.

И лицо его расплылось, чтобы вместить довольную улыбку, разлившуюся по щекам и усам. Он полуоткрыл рот, и стали видны два зуба цвета слоновой кости, больше других по величине. Они были ему к лицу!

Не знаю почему, но я почувствовала себя рядом с ним в безопасности.

— Покойного Одиссея, — начал он свой рассказ, — я знал очень хорошо. Мы провели несколько дней вместе с его товарищами, запертые в одном свинарнике…

— Ты в своем уме?

— Мы ели из одного корыта желуди, кизил, дикие каштаны, вареную тыкву с изюмом, чтобы жиреть. Мы купались в одной грязи.

— Что за вздор ты мелешь?

— Не спеши, как вдова в постели. Сейчас поймешь. Все мы были свиньями… Как? Хочешь плюнуть в меня? Смотри! Я считал тебя умной женщиной и искушенной в жизни. Видишь? Двумя своими пальцами я перережу тебя пополам, словно осу ножницами.

Я взяла себя в руки. Сначала мне в самом деле захотелось плюнуть в него. Теперь же меня охватило сильное желание его поцеловать.

— Одиссей потерял корабли и товарищей на острове лестригонов — есть такие людоеды с отравленными душами. В то время как его корабли стояли на якоре за утесами, неожиданно над ними появились лестригоны с огромными камнями, которые простой смертный не смог бы поднять, и, обрушив, как град, эти глыбы на корабли и на людей, превратили все в кашу. Только Одиссей и с ним еще около сорока человек успели обрубить канаты у своего корабля и, гребя изо всех сил, уйти в море. Но без руля.

Одиссей был убит горем. Нот в ярости швырял их, неуправляемых, куда ему вздумается. Через несколько дней они достигли острова Эи, где царствовала прекраснейшая богиня-волшебница, дочь Гелиоса и океаниды Персы, сестра Ээта и тетка Медеи — все они волшебники и убийцы собственных детей!

На отвесной скале, окруженной девственными соснами и безоблачным небом (внизу, как влюбленное сердце, трепетало море), сверкал мраморный дворец царицы с красно-голубой росписью на стенах, с медными вазами и лазурным карнизом; с бронзовым порогом, и серебряной притолокой, и с золотыми ручками на каждой двери. Он сверкал в веселых лучах солнца, невесомый, будто не стоял на земле, а, подобно хрустальной люстре, свисал с небосвода.

По огромному саду, окруженному высокой железной оградой, расхаживали фазаны, павлины, львы, волки и медведи, смирные, как люди. Они и были людьми! Единственным зверем там была Она, прекраснейшая богиня, по крайней мере, самая экзотическая. Волосы у нее не были ни белокурыми, как у Афродиты, ни черными, как у Афины, ни каштановыми, как у Артемиды. Они были всех цветов. А глаза — зеленые, как у кошки. Ее глаза околдовывали сильнее, чем ее травы.