Вирджиния Ледре - Цыпочки в Лондоне

Наша North London Girl раздираема противоречиями. Поскольку она демонстрирует все признаки интеллектуалки, поочередно строгой и следящей за модой, свободной и непокорной женщины в профессиональной и любовной сфере, мы считаем ее освобожденной от любых предрассудков (за исключением ее матери, в которой она испытывает скрытую потребность в любой ситуации). Тем не менее как-то за столом она не прикоснулась ни к курице, ни к креветкам и спросила, какая рыба приготовлена. Узнав, что это скат, она попросила еще риса.

Когда заговаривают о Боге, она смеется и говорит, что не верит в него. Называет себя атеисткой… но ест кошерную пищу. У нее два комплекта посуды для визитов ее «религиозных» родственников. Но разве кошерное питание не означает, что ты — верующий?

— Шутишь, здесь нет никакой связи. Это относится к культуре, — объясняет Девора, философ с коэффициентом интеллекта (IQ) 145 баллов. — Питаться кошерно для меня — это как для парижанки покупать хрустящий багет.

Странно, но я смотрю на эти вещи совсем иначе. Начинается долгая и бесконечная дискуссия о том, что относится к религии, а что — к культуре. Продолжается она и поныне.

В стране, где в отличие от Франции государство и Церковь никогда не существовали раздельно, где королева выполняет одновременно функцию главы государства и «папессы», возглавляющей англиканскую церковь, грани между публичными и частными, религиозными и культурными сферами незаметно стираются. Так, британцы считают, что удаление клитора у девочек в семьях африканского происхождения — культурная особенность, относящаяся к частной жизни семьи, и потому приемлема, поскольку не затрагивает политическую и публичную сферы.

— Я питаюсь кошерно, наверное, для того, чтобы доставить удовольствие своим родителям; это как печенье «мадлен» у Пруста [171] В романе «В поисках утраченного времени» французского писателя Марселя Пруста (1871–1922) герой окунает печенье «мадлен» в чашку с чаем и переносится в детство. — напоминает мне ужины у дедушки с бабушкой. На самом деле я никогда об этом серьезно не задумывалась, — говорит Девора. — И потом, в стране, где в семьях нет глубоких кулинарных традиций, а гастрономия не отличается ни богатством, ни изысканностью, я никогда не чувствовала себя в убытке!

Intelligence Squared

Дебаты проходят в Королевском географическом обществе. Ежедневно в газете The Guardian Симон Хоггарт разбирает в юмористической манере разминку и дебаты в парламенте. Насмехаясь над третьей по популярности политической партией Великобритании — либерально-демократической, — которая пришла к власти только один раз (в 1923 году), он называет их лидера «вождем стаи хомяков, а, как известно, хомяки очень опасны».

Во Франции обычно ходят в кафе, чтобы поболтать, обсудить с приятелями последние политические скандалы, иногда перекинуться у стойки бара парой слов с завсегдатаями квартала или «заезжими» незнакомцами, «пофилософствовать» в восемь утра (торопясь на работу, но все же желая высказать свои мысли).

Наша же цыпочка NLG всегда отправляется на открытые дебаты, где приводятся аргументы, которые тщательно разбираются, анализируются и публично комментируются. На сцене находятся эксперты, в зале сидят зрители, все вежливо выслушивают друг друга, редко повышая голос. При этом, как в Уимблдоне или Вестминстере, публика приветствует радостным гулом хороший аргумент или удачный ответ, а слегка осуждающим — выражает свое несогласие. Как почти всё в Великобритании, политика и дебаты представляет собой спорт. Смысл в том, чтобы игра была честной и победил лучший! (Во Франции мы обычно говорим, толком не слушая друг друга, и дебаты превращаются в настоящий базар.)

North London Girl спешит на каждую конференцию, которую устраивает знаменитый философ, ученый-лауреат Нобелевской премии, эротический писатель или политик на гребне волны.

— Для меня это гораздо естественнее, чем сходить в кино, — объясняет рослая Уэнди, вся одетая в черное, стилист по профессии. — Учитывая цены на билеты в лондонских кинотеатрах (до 25 евро), я предпочитаю пойти послушать, как Майкл Пейлин (один из участников британской комик-группы «Монти Пайтон») рассказывает о своей последней поездке в Китай.

Дискуссия в английских традициях — это повод для безумных словесных поединков, бесконечных шуток, короче, вам гарантирована непрерывная комедия с вкраплениями нескольких серьезных моментов. Ничего общего с нашими беседами «по-французски»: напряженными, серьезными, интеллектуальными, строгими и торжественными.

Уэнди привыкла ходить в Королевское географическое общество, где каждую неделю проходят сенсационные дебаты ассоциации IQ2 при поддержке ежедневной газеты The Times. В этой аудитории на 900 мест публика собирается, чтобы обсудить какую-нибудь определенную тему. Например: «Имеем ли мы право говорить всё?», «Сегодня мы все феминистки», «Никогда нельзя вести переговоры с террористами». Да, это очень напоминает тему диссертации по философии или устного экзамена на факультете естественных наук. Можно понять бедных британцев: они никогда не изучали философию в лицее, ясно, что им этого не хватает.

Философия, но в стиле Уимблдонского теннисного турнира, поскольку сразу по прибытии следует выбрать свой лагерь.

— Входя в зал, мы говорим служащим, «за» мы или «против» того, что мы называем motion [172] Предложение на собрании. . Организаторы перед началом дебатов сообщают, каково общее мнение. В последний раз, когда мы дискутировали на тему «Имеем ли мы право говорить всё?» по поводу свободы слова и выражения мнений, изначально нас было 450 «за», 250 «против» и 200 «воздержавшихся». К концу дебатов, выслушав аргументы тех и других, мы проголосовали еще раз, чтобы понять, как на нас подействовала дискуссия. Как правило, воздержавшиеся принимают какую-нибудь позицию. Иногда, хоть и редко, им удается изменить соотношение сил. Порой один из участников дебатов своим поведением настраивает публику против того, что он защищает. Так случилось в ноябре 2003 года, во время обсуждения темы о Европе. Элизабет Гигу, видимо не привыкшая к такого рода встречам, была освистана публикой, которая посчитала ее «высокомерной», «надменной», «заумной». Одним словом, француженка! Уэнди до сих пор об этом вспоминает:

— В результате вначале публика в целом была за Европу, а на выходе большинство уже проголосовало «против»!