Антон Ботев - Т-390, или Сентиментальное путешествие по Монголии

— Да хранит тебя Аллах, дитя мое! Что делаешь ты совсем одна в этой глуши? Разве пристало женщине ходить одной!

— Я иду к матери отца моего, да продлит Аллах ее дни. Она занемогла, и я несу ей лекарство, — простодушно объяснила Лал-Матха.

— О! — сказал волк, — О! Это чудесно! А скажи, где дорога до дома матери отца твоего? И как попасть в этот дом?

Лал-Матха забыла о рассудительности, запамятовала об осторожности и поведала волку, как пройти к дому матери отца.

На этом они и расстались: Лал-Матха, заслушавшись певчих птиц, пошла по длинной дороге, а хитрый волк, накинув плащ нетерпения, бросился по короткой.

Домчавшись до нужного дома, он потянул за веревочку, открыл дверь и, увидев спящую в качалке жену, проглотил ее!

Тут постучалась ему в голову мысль: если Лал-Матха увидит его в доме матери отца, то, несмотря на всю наивность юности, раскроет цепь обманов его, заглянет в ларец предательства.

Из бездны лукавства извлек тогда волк следующую хитрость: облачился он в женскую шаль, надел очки и лег на кровать, ожидая во всеоружии коварства Лал-Матху.

Она не замедлила, потянула за веревочку и вошла в комнату.

— О, драгоценная Лал-Матха, — пропищал волк, — как хорошо, что ты пришла! Воистину, Аллах не оставил меня своей милостию! Приблизься же, — прибавил он, видя, что девушка замешкалась в нерешительности.

— О, мать отца моего! — в изумлении воскликнула Лал-Матха, — Что с тобой стало! Почему глаза твои велики, как поля сражений, и бездонны, как соленые озера?

— Это чтобы любоваться вышивкой прелести на твоем покрывале красоты, о Лал-Матха! — ответил волк.

— О, мать отца моего! Что же стало с носом твоим? — спросила Лал-Матха, подходя ближе, — Почему подобен он зазубренному ятагану и велик, как футляр ребаба?

— Это чтобы не пропустить ни одного аромата, из источаемых тобой, о Лал-Матха, — отвечал волк, — ни полного запаха мяты, ни тонкого аромата жасмина, ни терпкого благовония мирры!

— О, мать отца моего! Что с твоими ушами? Почему стали они размером с окна во дворце эмира, да правит он вечно?

— Это чтобы могла я, подобно окнам дворца эмира, впитывающим неосторожные слова и сплетни подданных, впитывать каждый звук твоего звонкого голоса, о Лал-Матха!

— О, мать отца моего! А что с твоим ртом? — спросила девушка, подходя к кровати, — Почему он подобен зиндану, ощетинившемуся кинжалами стражи?

— Потому что он будет зинданом для тебя! — вскричал волк, бросился на Лал-Матху и проглотил ее!

В эту минуту в ветвях деревьев высохла сердцевина, роза разорвала одежды свои, жасмин пожелтел лицом, василек окрасил землю кровью лепестков, а у ягод крыжовника остановилось сердце.

Однако в эту же минуту скорби случилось так, что шел мимо дома юный охотник, привыкший разить слонов вместо лис и носорогов вместо зайцев. Он увидел в окно все, что случилось, и в тот же миг пустил стрелу волку в сердце. Потом переломал ему ноги, выколол глаза и распорол живот, освободив невредимыми Лал-Матху и мать отца ее.

Увидев красоту Лал-Матхи, охотник воспылал страстью и посватал ее. Когда же вернулся купец, узнав от верных людей о происшествии, чуть не лишившим его матери и дочери, соединили пери с дивом, связали ифрита с человеком и обженили без проволочек это солнце с той луной.

А завистливую рабыню купец обезглавил, после чего повернул лицо к Аллаху и зажил, как подобает мужчине.

Утомленный ночным полетом, Алеша спал в кубрике и видел во сне прекрасную Лал-Матху. Дэн спал в ангаре. Куклы спали в крюйт-камере, а бабушка только готовилась ко сну.

Капитан гостеприимно предложил ей пока свою каюту, а сам пошел к девушкам.

Капитану было немножко стыдно за то, что он дал три наряда героям, привезшим тетю Валю. Он писал в своем дневнике и шевелил губами, так что можно было подслушать:

— Ненавижу себя за интеллигентскую мягкотелость. Сказал — три наряда вне очереди, значит, три наряда вне очереди! Капитанское слово должно быть крепко! Но, с другой стороны, как же я их накажу? Они привезли бабушку и ценные сведения, как ни крути. За эти сведения мне полагается повышение. Кстати, что они там, в штабе, заснули? Как ни крути.

Пошел в радиорубку.

— Нет ли сообщений из штаба?

Радист вздрогнул.

— Нет, сообщений никаких нет.

— Странно. Сведения-то очень важные. Ну, вы погуляйте пока, если что случится — докладывайте. Я тут посижу.

— Мне тоже это очень удивительно, — солгал радист, — только… может, вы попозже зайдете? Мне надо передать одно очень срочное сообщение.

— Так передавайте.

— Э-э-э… Позвольте… Так… Впрочем, оно не такое и важное. Я позже передам.

— Ну, как знаете. Ступайте тогда.

Радист нервно прохаживался по палубе, раздумывая, как бы так незаметно передать донесение ценного свидетеля тети Вали, и ничего придумать не мог. От волнения он похудел на целый килограмм. По той же палубе не менее нервно прогуливалась Галя, и так же напряженно раздумывала о другой вещи.

— Войти или не войти, — думала Галя, — войти или не войти? Он же может неправильно понять… С другой стороны, бабушка… рядовой Гриценко…

Из кубрика послышался звон кастрюль и густой мат Афанасия.

— Войти! — решила Галя и без стука открыла дверь капитанской каюты.

Капитан всё терзался сомнениями:

— С другой стороны, вот накажешь их, они писсуары почистят, ладно. Или там картошку. Так ведь затаят злость. Потом увидят еще кого в степи, не привезут. Но дисциплина! Останемся мы без телевизора. Вдруг тут где телевизор валяется. У Алеши нюх на всякие находки. Вот голову нашел, бабушку. Инициативу надо поощрять? Как ни крути.

Капитан задумчиво барабанил пальцами по пульту, и в эфир летели радиосигналы: «Как ни крути… Как ни крути…»

Тетя Валя готовилась ко сну. Она вытащила свой стеклянный глаз и как раз протирала его спиртом, когда в каюту ворвалась Галина. Бабушка резво отвернулась к иллюминатору.

— Капи…ой, — Галя осеклась, вспомнив, что бабушке временно постелили у капитана, — извините, бабушка.

— Ничего, ничего.

— Бабушка, расскажите сказку!

— Я сегодня рассказала уже одну. — Строго произнесла тетя Валя. — В день не больше одной сказки. Такое правило.

— Ну, раз правило, тогда да… — вздохнула Галя. — Бабушка, а зачем у вас здесь стакан!.. — ей явно не хотелось уходить.

— Не знаю, — сказала бабушка, старательно отворачиваясь.

У бабушки торчала из одежды какая-то нитка, а может, торчал кусок провода. Во всяком случае, выглядело это именно как кусок провода.

«Каччхапу» тряхнуло на забытом кем-то в степи телевизоре, и тетя Валя выронила свой стеклянный глаз. Глаз покатился по полу. Тетя Валя обернулась.

Оторвался и провод, и упал со звонким металлическим звуком. Что-то приделано было к этому проводу, то ли деталь какая, то ли искусственная почка, то ли вообще что-то непонятное.