Дидье Ковелер - Знакомство категории X

— Но, если ты занят, увидимся в понедельник вечером, — делает она вывод из моего молчания. — Либо вообще больше не увидимся, если тебе надоело, не вопрос.

— Пообедаем завтра?

— «Рояль-Монсо», в холле в час дня. Авеню Ош, 35.

— Идет. Мне многое нужно тебе рассказать…

— У тебя странный голос. Ты не один?

— Ну да.

Так, конечно, проще всего и уравнивает нас.

— Извини. Поступай как знаешь, приятного вечера. Она отключается. Я убираю мобильный и немного злюсь на нее. Что мне теперь с ней делать? Как взять ее с собой в свою новую жизнь, которая начинается в понедельник?

Возвращаюсь домой, прокручивая в голове каждое слово Копика, ничего не ем, ложусь спать, сразу же отключаюсь: открываю белую калитку и всю ночь брожу по эвкалиптовой аллее, а под ногами хрустят фисташки.

— Ну что, мир? — спрашивает она, останавливаясь передо мной посреди холла. На ней черное облегающее платье из замши, волосы стянуты в хвост, с которого капает вода. — Ты меня тогда в больнице вывел из себя, я вчера тебя побеспокоила — теперь мы квиты и давай забудем. Ну, здравствуй?

— Здравствуй.

Она обвивает мою шею руками. От нее пахнет хлоркой и сауной.

— Ты не безразличен мне, Руа, но мне нельзя терять время. Прощаемся или идем обедать?

Я оставляю свою улыбку на ее губах со словами:

— Я проголодался.

— Я тоже.

И мы под ручку направляемся к ресторану, у входа в который стоит метрдотель в смокинге. Благоразумие, решительность, сдержанность — все то, о чем я твердил себе, пока ее не было, напрочь вылетают у меня из головы в ее присутствии. У меня такое впечатление, что мы не расставались, а если и не виделись, то всего час, пока переодевались.

— А что, здесь свободный вход в бассейн?

— Нет, я сняла номер.

Больше я ни о чем не спрашиваю. Она сама мне все рассказывает: у нее нет сил терпеть Аннук Риба, она решила потратить весь свой гонорар за два дня съемок на одну ночь во дворце — мне же хуже, что я был занят.

— Ты разве мне предлагала?

— Так не принято: ты был не один. К тому же должна тебе сказать, для меня настоящий шик — валяться одной на огромной кровати, переключать каналы, когда их штук тридцать, и лопать «Марс». Привет, я заказывала столик на двоих, номер 549.

Вышибала ей не отвечал — он уставился на мою куртку.

— Сожалею, месье, но, чтобы пройти в наш ресторан, вам нужен галстук.

Я извиняюсь. Талья напрягается, прижимается ко мне, впившись ногтями мне в руку. А тот снисходительно указывает на шторку гардероба:

— Но мы можем вас выручить.

Из-за шторки выходит дама, в руках у нее галстук в синюю полоску, она протягивает его мне и говорит «Пожалуйста». Я беру галстук, но тут встречаюсь глазами с Тальей. Я уже видел ее такой. В ней закипает ярость, когда она сталкивается с несправедливостью, она не может спокойно смотреть на то, как меня унижают, обращаясь со мной как со статистом, который должен слиться с массовкой. Тогда нарочно громко я спрашиваю у метрдотеля:

— А для мадемуазель у вас трусиков не найдется?

Три столика обернулись. Вышибала замер, открыв рот, гардеробщица застыла с дежурной улыбкой. Талья рассмеялась и, прильнув ко мне, поцеловала меня взасос. Я не глядя возвращаю им галстук. Мы выходим на улицу, держась за руки, и отправляемся обедать в «Макдоналдс».

— Вчера вечером я видела такой репортаж по «Планете», улет, — начинает она, разворачивая чизбургер. — В Воклюзе [23] Департамент во Франции. нашли челюсть, которой сто восемьдесят тысяч лет: у парня выпали все зубы, но десны зарубцевались и полностью зажили, а значит, без зубов он жил еще довольно долго.

Я сочувствую, но не могу понять, что в этом такого. А у Тальи горят глаза, она возбужденно продолжает: учитывая, что у доисторических людей не было миксера, этому может быть одно-единственное объяснение — они пережевывали пищу для своего друга.

— Представляешь, какая взаимопомощь? — восхищается она и тут же осекается. — Ну а в остальном у нас эволюция.

Она сметает чизбургер в шесть приемов, залпом выпивает мою колу, приканчивает мою картошку, распускает волосы, чтобы они досохли. Мне жутко нравится смотреть на нее, когда она без косметики, на ее тяжелые мокрые пряди волос, перекинутые через плечо, из-за которых замшевое платье набухло и выглядит уже не так нарядно. Я пытаюсь запомнить ее такой, живой и эмоциональной, чтобы стереть из памяти кадры из фильма, который я смотрел позавчера, ставя кассету на паузу и пытаясь рассмотреть Талью в окружении партнеров.

— В чем дело, Руа? Ты мной любуешься или с кем-то сравниваешь?

— Тебе случалось смотреть свои фильмы и ласкать себя?

— Даже не мечтай: для меня нет ничего менее возбуждающего. А тебе?

— Я посмотрел десять минут одного твоего фильма, потом сломал кассету и выкинул в мусорку.

— Мило. Какой именно?

— «Три мушкеХера».

— А разве я там снималась? Вот подонки: понимаешь, они достают обрезки и монтируют их в свои фильмы, а потом бесплатно ставят мое имя в титрах. Что ж, тем лучше — значит, известность моя растет. Одной причиной больше, чтобы подать на них в суд: Максимо одолжит мне своего адвоката. Ты помнишь название продюсерской компании? Это была кассета или DVD? Руа, ты меня вообще слушаешь?

Я утонул в ее глазах в поисках той аллеи за белой калиткой, пытаясь увидеть свои эвкалипты вместо ее платанов.

— Насчет завтрашнего вечера в «Фукетс» все остается в силе?

Я собираю мысли в кучу: и да, и нет. И уже хочу спросить ее про сообщение на кириллице, узнать, как ей это удалось, но она наклоняется ко мне с трубочкой для молочного коктейля в уголке рта и шепчет с обезоруживающей искренностью:

— Никак не пойму, отчего это я в тебя такая влюбленная.

Я кладу «Биг-мак» обратно в коробку, делаю все медленно, чтобы, как и она, не выдать волнения, учитывая, каким игривым тоном она это произнесла. Я говорю, что у меня нет ответа, но я тоже ломаю над этим голову.

— В конце концов, — продолжает она, — внешне ты так себе, в плане секса потянет, но я не люблю смешивать, собеседники бывали у меня и поинтересней, мне с тобой весело, но потом обычно становится грустно — знаешь, славянская душа — не подарок, да к тому же ты бедный. Короче, я люблю тебя как друга, но есть одно «но», которое не выходит у меня из головы, и это меня бесит. Вчера вечером по телефону ты заставил меня ревновать: по-моему, это чертовски унизительно.

— К тому же если учесть, что я был один, когда ты мне звонила.

— Тем хуже! Ты о чем-то хотел со мной поговорить?

Я нахмурился, сделал вид, что пытаюсь вспомнить, оттягивая время, прежде чем, как то и было задумано, признаться ей во всем. Только вот момент ушел, а я не стану все портить лишь потому, что нужно исполнить задуманное. Я такой, каким она меня себе представляет, и точка. Сейчас в моей жизни есть два человека, которые больше всего для меня значат: месье Копик и она. И самое важное для меня — быть таким, каким они хотят меня видеть. Это и есть мое истинное я. А все остальное — лишь социальный статус и банковский счет. Будь я греком, в долгах как в шелках, я остался бы тем же человеком, ведь собой я могу быть всегда, когда захочу. Конечно, она может обо всем узнать из газет, но у меня в запасе три дня: Копик никогда не общается с прессой до матча. А за три дня я смогу подготовить Талью к жизни, о которой она мечтала и которую я хочу прожить вместе с ней.