Яков Шехтер - Любовь на острове чертей (сборник)

— Спасибо, спасибо, — Илья еще не успел завершить благодарность, как уже точно знал, что будет делать дальше. Ловко протиснувшись между подрагивающими бамперами автомобилей на другую сторону дороги, он оказался перед обрывом.

От раскрывшегося простора захватывало дух. Коричневые горы Галилеи, бирюзовая полоска моря, зеленые пятна леса, красные черепичные крыши домов в деревнях и покой, теплый покой, наполняющий воздух. Удивительная вечерняя картина Святой Земли, от которой трудно отвести глаза, а еще труднее поверить, что прямо за твоей спиной скомканы в мокрую тряпку нервы сотен водителей.

Прямо внизу, за черной полоской дороги Илья заметил группку серых строений. Крайнее из них венчал голубой купол. Все пространство вокруг строений было покрыто муравьиными группками людей. Вереница автобусов и автомобилей катила по узкой дорожке, ведущей от строений к главному шоссе, и бесцеремонно вливалась в него, создавая злосчастную пробку.

Присмотревшись к обрыву под ногами, Илья понял, что склон, в общем-то, совсем не так уж крут, как это ему показалось с первого взгляда. К тому же он густо порос кустами и деревьями, то есть спуститься, хватаясь за ветки кустов и передыхая, привалившись к стволам, он мог без всякой опасности. «Раввин» не зря предложил ему этот вариант. Илья приглядел, куда поставить ногу для первого шага, бросил еще один взгляд на разлитый вокруг покой и начал спуск.

Он оказался довольно трудным. Останавливаться не получалось. Ноги сами несли Илью от куста к кусту, мимо деревьев, огибая бело-желтые, дырчатые валуны, то тут то там торчащие из земли, словно одинокие зубы во рту столетней старухи. Перед самым концом он все-таки овладел собственными ногами и, с разбегу налетев на кривой ствол сосны, остановился, переводя дыхание.

Склон завершался тропинкой, сразу за которой располагалась небольшая деревушка домиков на двадцать-тридцать. На выезде из деревушки виднелось приземистое здание бензоколонки, а в полукилометре за ней в шоссе вливалась вереница автобусов и машин, покидавших могилу рабби Шимона.

«Можно сказать — добрался», — подумал Илья, оттолкнулся от ствола и пустился в последний переход. Увы, когда до тропинки оставалась каких-нибудь пять метров его правая нога заскользила по предательски гладкой траве, Илья ухватился за ветку кустарника и, вскрикнув от боли, тут же раскрыл ладонь. Шипы, пронзившие кожу, оставили красные бисеринки крови. Но рассмотреть их Илья не сумел: потеряв равновесие, он повалился на землю, и кубарем прокатившись оставшиеся метры склона, вывалился на тропинку, подняв облако пыли.

Уф! С потерями, зато живой. И вроде невредимый. Он поднялся с земли и попробовал сделать несколько шагов по тропинке. Правое колено болело — видимо, он зашиб его о корень или о скрытый травой камень. Хромая, он сделал еще несколько шагов и понял, что его путешествие закончилось — добраться до могилы он уже не сумеет. Надо ждать, пока стихнет боль. А пока она стихнет, солнце окончательно закатится за вершины галилейских гор и день исполнения желаний закончится.

Значит, нужно молиться прямо отсюда. Как советовал «раввин». Для пущего эффекта Илья достал из сумки талес, развернул и неуклюже приладил его на плечи. Потом, вспомнив габая в синагоге, которого он этим утром расспрашивал про могилу рабби Шимона, прикрыл краем талеса голову, устремил взгляд на голубой купол и принялся молиться.

Молилось плохо. Мешала саднящая боль в коленке. Илья попробовал сосредоточиться, войти в образ. Он стал раскачиваться всем телом, поднимать и опускать руки, дергать головой. Странно, но эти, казалось бы, внешние, «показушные» движения что-то сделали с его душой. В груди стало горячо, потеплело и на сердце, защипало глаза.

Илья вспомнил свою серую, нудную жизнь, монотонные дни, незаметно уплывающие под острое щелканье ножниц, раздраженное лицо Тамары. В последние годы она сердилась по любому поводу, а часто и без него. Вспомнил и приевшиеся ласки жены, скупые, словно кусок, брошенный приблудной дворняге, и сразу стало жалко себя, своей жизни, тающей, точно мороженое на солнце и вот уже потекли из глаз слезы и слова сами собой начали срываться с едва шевелящихся губ.

Илья был уверен, что за ним никто не наблюдает. Но он ошибался; в окне крайнего дома застыло изумленное лицо женщины. Зрелище и в самом деле было необычным: освещенный розовым светом заходящего солнца, на склоне горы стоял человек в белоснежном талесе и страстно молился, воздевая руки к небу. Его тело содрогалось от неслышимых рыданий, голова дрожала и дергалась.

Человек, несомненно, был очень религиозным. Но талес… Почему на нем талес? Ведь его надевают только во время утренней молитвы. Этого женщина никак не могла понять, пока вдруг ей не пришла в голову мысль, поначалу поразившая ее саму, но с каждой секундой становившаяся все более походящей на реальность. Спустя несколько минут, женщина полностью укоренилась в своем предположении, накинула на голову платок и поспешила из дому.

— Господин мой, — тихий голос вывел Илью из экстаза. Впрочем, не будем обманывать ни себя, ни читателя: слезы давно высохли, все слова были уже произнесены, а раскачивался он в попытке успокоить, вернее — обмануть — нудящее колено.

Он стянул с головы талес и увидел перед собой женщину, склонившуюся в позе почтительного смирения.

— Не будет ли так любезен господин мой Элиягу, — продолжила женщина, — посетить наше скромное жилище и отдохнуть перед дорогой.

«Наверное, сумасшедшая, — подумал Илья. — Таким языком изъяснялись только во времена пророков. А может, они в Галилее, всегда так разговаривают. Но откуда ей известно мое имя? Разве оно написано у меня на лбу? Илья, на иврите Элиягу. Нет, что-то тут не так!»

Он переступил с ноги на ногу и снова ощутил боль в колене. Хотелось пить, жаркий день, проведенный в автобусах, давал о себе знать.

— Прошу вас, господин мой, окажите милость. Немного холодной воды, удобное кресло. Прошу вас…

«В конце концов, почему нет? — подумал Илья. — Напьюсь воды, отдохну, попрошу подбросить до автобусной остановки. Автомобиль у нее наверняка есть, без машины в этой деревушке не прожить».

— Хорошо.

Он хотел попросить женщину помочь ему спуститься, но шестым чувством ощутив немыслимость такой просьбы, вместо этого произнес:

— Есть ли в твоем доме палка, на которую я бы смог опереться?

— Есть, конечно, есть, — всплеснула руками женщина. — Сейчас принесу.

Она проворно сбежала вниз по тропинке, скрылась в доме и, спустя несколько минут, вернулась, держа в руках черную деревянную палку с изогнутой ручкой. Палка была большая и увесистая. Женщина не подала ее, а положила у ног Ильи и, отступив на несколько шагов, снова приняла позу почтительного смирения.