Мануэл Тиагу - До завтра, товарищи

Потом она укутывала тесто полотенцем, сверху накладывала все одеяла, что были в доме, а если сомневалась в тесте, то еще и мужнины брюки, вывернутые наизнанку, и принималась разжигать печь сухими ветками. Сам он шел во двор за лопатой и метелкой, подметал в печи, а мать брала чашкой, обсыпанной мукой, порции теста и распределяла по разложенным на лопате листьям. Когда тесто отправлялось на выпечку, мать говорила:

— Шику, — в то время Паулу еще не был Паулу, — разбуди хлебы, мальчик.

Он открывал заслонку и прутиком протыкал дырочки в каждом хлебе:

— Бог тебя будит и открывает глазки. Бог тебя будит и открывает глазки. Бог тебя будит и открывает глазки.

Как все это далеко! И как живо в памяти, разбуженной запахом печеного хлеба! Паулу уже не читает. Голова опускается, падает на руки, очки съезжают на нос.

Однажды (только что испеченный хлеб, накрытый полотенцем, лежал на столе) пришел отец. Он ходил за черным козлом, купленным, чтобы отгонять порчу от коров, и казался усталым после дальней дороги. Против обыкновения он уселся, облокотился на стол, вдыхая горячий запах. Вдруг мать вскрикнула:

— Что с тобой, отец?

Тот побледнел, уронил руку, пытался поднять ее, но сполз на пол.

— Уснул, — сказал Эваришту, который принес свежеиспеченный хлеб, чтобы угостить постояльца.

— Что? — испугавшись, пробормотал Паулу. С трудом поднялся, прихрамывая, подошел к кровати, сел на край и попросил Эваришту:

— Погаси, пожалуйста.

Эваришту положил хлеб на стол, задул лампу и вышел.

Паулу уже не слышал, как хлопнула дверь. Он свалился ка кровать боком и глубоко заснул.

Делита и Зека во дворе, Рита и Элза у двери Паулу. Рите четыре года, Элзе — два. У Риты две косички с ярко-красными бантиками и огромные круглые, как у куклы, глаза. У Элзы волосики зачесаны назад и на макушке стянуты ленточкой. Рита прислонилась к закрытой двери и подала руку младшей сестре. Элза терпеливо ждет, она знает, что все Ритины проделки всегда интересно кончаются.

— Братик, — просит Рита, — хороший, открой дверь.

За дверью ни звука. Малышки помолчали.

— Братик, — повторяет Рита, — открой дверь. Братик хороший, братик красивый, братик-цветочек, открой.

Элза поднимает на сестру вопрошающие глаза: «Ну? И все?»

— Братик любимый, миленький, открой! — настаивает Рита.

Малышка морщит лобик.

— Братик, братик-плутик, открой.

Ответа нет. Рита отпускает руку Элзы и принимается колотить кулачками по двери, повторяя в такт ударам:

— Братик гадкий… Плохой… Братик гадкий… Братик противный…

Элза пытается подражать сестре и, почувствовав приближение долгожданного мига, заливается смехом и визжит.

— Что такое? — Паулу приоткрывает дверь, заспанный, седоватые волосы всклокочены; без очков, он оглядывает детей прищуренными близорукими глазами.

Как всегда, дети входят. И, как всегда, к ним присоединяются Делита, девочка семи лет, худая и растрепанная, и Зека, пятилетний розовощекий бутуз, Как всегда, не зная, чем развлечь детей, Паулу потакает их капризам (только очки не позволяет стаскивать). Четверо дьяволят весело смеются, кричат от восторга. И, как всегда, Мадалена приходит только через полчаса, если не через час.

— Ребятки, вам братик еще не сказал, чтобы вы оставили его в покое?

Дети разбегаются, как стая воробьев, стараясь улизнуть от сильных шлепков, как попало раздаваемых Мадаленой.

Паулу остается один, протирает очки и сожалеет о потерянном времени: «Так всегда. Не дают ни работать, ни отдыхать. Нужно селиться в доме без детей, было бы намного лучше».

Но, мечтая о Португалии, свободной от фашизма, он видит себя в домике с яблоневым садом, воображает, как дети ходят по саду и срывают фрукты. Представляет себя счастливого и довольного от смеха и криков ребятни, а они смеются и кричат точно так же, как смеются Рита, Элза, Долита и Зека, которые, как ему кажется сейчас, мешают его работе.

Однажды сестра Мадалены увела к себе детей на целое утро, потому что у ее дочки был день рождения. Через некоторое время Мадалена услышала шарканье домашних тапок Паулу. Он остановился на пороге и беспокойно огляделся.

— А где дети? — спросил он.

Три недели спустя после первого посещения Вали да Эгуа Паулу вновь отправился туда. Он вышел из автобуса и пошел от асфальтированного шоссе пр дороге, которую едва можно было различить по следам тележных колес, она лениво тянулась между сосен, нехотя огибая мягкие склоны холмов. День был холодный и ясный, солнце сверкало в чистой синеве неба, дул пронизывающий, упрямый норд-ост.

Паулу неровным шагом шел по дороге и пропустил две груженные дровами телеги, запряженные быками, и тут же вспомнил разговор, услышанный в автобусе. Он ехал на заднем сиденье, а туда горожане садятся только в крайнем случае, тогда как крестьяне предпочитают эти места, даже когда передние ряды свободны. Автобус шел переполненный, двое крестьян тихо разговаривали.

— Вы хотите знать, что это такое — Объединение сельскохозяйственных продуктов? — спрашивал один из них, худой и нервный мужичонка. — Хотите знать? Так я вам скажу. Раньше колбаса стоила двадцать четыре эскудо, а в живом весе платили двести пятьдесят за арробу [1] арробу — 15 килограммов. . Теперь колбаса стоит за тридцать, а за скот и двести не дают. В лавке плати больше, а за убоину получай меньше. Вот, приятель, что такое объединение.

Его собеседник, человек лет пятидесяти, с серьезным лицом, кивал головой. Когда первый кончил говорить, второй оглядел своих соседей, и его взгляд задержался на Паулу, и он решился заговорить:

— Если бы земледелец мог продавать кому хочет, он получал бы больше, а потребитель платил меньше. Так нет, тебя силой заставляют продавать, навязывают цены, а сами потом продают в три-четыре раза дороже. Получается, что, когда крестьянин продает, цены низкие, а когда покупает — высокие. От этих объединений и корпораций добра не жди.

Человек помолчал, снова огляделся, прежде чем продолжить:

— Глянь, а что происходит с лесом? Приходит корпорация, отмечает деревья, которые ей нравятся, ничего не объясняет хозяину и платит двадцать четыре эскудо за кубометр. А знаете, за сколько они продают на фабрику? По шестьдесят, семьдесят, а то и восемьдесят.

Так Паулу узнал о недовольстве крестьян корпоративными организациями, понял, что необходимо использовать это недовольство и направить его, но как? Он случайно столкнулся с проблемой крестьян, подслушав разговор в автобусе. Товарищи по партии не касались крестьянского вопроса. Несколько дней назад, когда Паулу возглавил вверенные ему организации и убедился в успехах партии, то стал думать, что ей действительно принадлежит решающая роль в борьбе всего народа. Сейчас он понял, что нужно еще много сделать для достижения такой цели. Крестьяне вынуждены продавать древесину задешево. А что делать? Везти древесину непосредственно к потребителю — нереально. Надо бы изучить вопрос, но где почерпнуть информацию? В автобусе он рискнул спросить, но крестьяне ответили полунамеками и сменили тему. Сегодня у него состоится разговор с Мануэлом Рату, хотя в прошлый раз, когда они были там с Важем, Мануэл мог сказать по этому поводу очень немного. Паулу не мог придумать, как разобраться в проблеме и как действовать.