Мануэл Тиагу - До завтра, товарищи

Не знал он, что скоро, очень скоро, сама жизнь даст ему ответ на занимавшие его вопросы.

Возбужденные голоса звенели в сосновом бору, норд-ост смешивал их с собственным свистом и стоном ветвей. В редком сосняке Паулу натолкнулся на группу спорящих. Несколько человек столпились у груженной поленьями телеги. Спорщики не обратили никакого внимания на появление постороннего.

— Это дело рубщиков! — говорил один, в зеленой шляпе и в полупальто с меховым воротником, поглядывая на второго, одетого в вязаную куртку. — Мы отметили только двадцать пять процентов.

— Но порубили в два раза больше, и все лучшие деревья! Даже четвертая часть — это слишком, а вам все мало. Погубили лес, — дрожащим от гнева и возмущения голосом проговорил третий, в одном жилете поверх рубашки.

— Мы отметили только двадцать пять процентов, — настаивал тот, в полупальто. — Притом если срублено больше, то вы и получите больше.

— Целое состояние! — отозвался третий с презрением. — Вы не уважаете частную собственность. Могли бы отмечать с умом, так нет. Повалили самые лучшие деревья, годные на тес, да еще по такой цене.

— Мы отметили только двадцать пять процентов, — в третий раз повторил тот, в полупальто, отвернулся и посмотрел вдаль, показывая, что разговор окончен.

— Ваши законы против бедняков, — вмешался высокий и худой крестьянин со светлой бороденкой и прозрачными глазами, — а когда законы вам не подходят, вы же первые их нарушаете.

— Я уже тысячу раз вам говорил, что это рубщики! — заорал человек в полупальто, теряя терпение. — И знаете что, если вы недовольны, жалуйтесь Салазару.

Убедившись, что человек в куртке оценил его последнюю шутку по достоинству, он повернулся спиной к мужикам и зашагал прочь через сосняк вместе с приятелем, которому, тихо посмеиваясь, что-то говорил.

Около бычьей упряжки остались погонщик, светлобородый крестьянин, и хозяин вырубленного леса, который сел на бревно, упер подбородок в кулаки и с грустью смотрел на пни и на поваленные деревья, разбросанные по обширным прогалинам.

— Я правильно иду на Вали да Эгуа? — спросил Паулу.

— Я тоже туда, — ответил тот и, вздохнув, с трудом поднялся.

В лесу, по которому они шли, царило необычное оживление. В одной стороне подрубленные деревья с треском валились и гулко падали на землю. В другой распиливали стволы на бревна и на метровые чурбаки. Здесь человек с банкой краски помечал кистью торцы напиленных вымеренных поленьев, поодаль другой представитель делал пометки краской своей фабрики. Чуть поодаль те двое, в полупальто и в вязаной куртке, расхаживали в густом сосняке, делая зарубки на деревьях, предназначенных для повала, а обратной стороной топорика ставили на торцах бревен знак корпорации. Повсюду быки, неслышно ступая, тащат скрипучие телеги.

От спутника Паулу узнал основные причины недовольства крестьян. Корпорация без участия владельца насильно отмечала и вырубала двадцать пять сосен из ста, что уже наносило ущерб владельцам. Но она часто вывозила больше двадцати пяти процентов, иногда без всякого объяснения или якобы по ошибке, а то и прикрываясь предписаниями закона. А цена? Это же грабеж. Мелкие владельцы вынуждены продавать корпорации лес по двадцать четыре эскудо за кубометр. Корпорация является лишь посредником, насильно навязанным государством, она расходует три эскудо на кубометр, включая оплату лесорубов, вплоть до погрузки. Тут же на участке она перепродает лес фабрикам за шестьдесят пять и выше. Еще хуже, если сосны идут на шпалы, тогда корпорация не щадит самых крепких и здоровых деревьев, и все за ту же цену. Много и разных иных злоупотреблений.

— А вы что делаете? — спросил Паулу.

— В каком смысле?

— Что вы делаете, чтобы помешать грабежу?

Собеседник вздохнул.

— А что мы можем сделать? В других местах ходили к окружному, но с тем же и ушли.

— Почему же вы не объединитесь и тоже не пожалуетесь? — спросил Паулу.

— Кому жаловаться? Оказаться в дураках, как другие? Кто у власти, тот приказывает.

Слова не могли быть более смиренными. Но за смиренностью угадывалось возмущение. Паулу сознавал, что жалобы властям — это не метод борьбы. Не все крестьяне могут позволить себе пойти в город за десятки километров. А если и придут, их либо не примут, либо толком не выслушают.

Мануэл Рату подтвердил то, что рассказал владелец участка. Правительство протягивало щупальца все дальше. За поселки и дороги, обрекая земли на разорение. Через несколько дней сосновые леса Вали да Эгуа, так же как ближайших деревушек, подвергнутся хищническому грабежу. Жена Мануэла Рату рассказала, что она слышала по этому поводу.

— То, что ты слышишь от моей жены, ты можешь тут услышать от любого человека. У каждого есть небольшие сосновые участки, и дело касается всех. Ведь если пойдет по-нынешнему, через две-три недели доберутся до Вали да Эгуа.

— Как ты считаешь, что можно сделать? — спросил Паулу.

— Что можно сделать? — начала за мужа Жуана, покраснев, нервным и быстрым жестом поправив волосы. — Объединить народ, запретить размечать и рубить.

Изабел взглядом спрашивала у Паулу: «Ведь и ты так думаешь?» Мануэл тоже был доволен словами жены.

Обсудили, как созвать и объединить людей из отдаленных сел и деревушек, разбросанных по горам.

Жуана с Изабел разожгли огонь, поставили на него чугунок с водой, принесли миску с капустой и картошкой, присели на корточки и гут же на полу стали готовить ужин.

— Трудность в том, что у каждого из нас поодиночке мало силы, чтобы защитить свои сосны, а вытащить кого-нибудь из дома, чтобы защитить участок соседа, очень тяжело, — сказал Мануэл Рату.

Паулу считал, что следовало бы собрать народ в намеченный день в определенном месте и всем пойти туда, где будут и представители корпорации, и лесорубы.

— Нам бы очень помогла листовка, — сказал Мануэл Рату.

Тогда договорились, что Паулу постарается срочно выпустить листовки без указания даты, с призывом собраться в Алдейе ду Мату {ближайшей большой деревне). Ночью, накануне дня выступления, можно разбросать листовки.

— Мы с дочкой займемся этим, — сказал Мануэл Рату, а взволнованная Изабел смотрела на отца с благодарностью и радостью.

Заговорили о других делах, особенно подробно — о деревне при станции. По рекомендации Важа Паулу настаивал на контакте с Зе Кавалинью, а Мануэл Рату уверял, что до своего отъезда на шахты наладит связь.

— Лучше медленно, но верно, — оправдывался он. — Тише едешь, дальше будешь.

Пока мужчины разговаривали, женщина и девочка приготовили ужин. Так как в доме только две миски и три ложки, налили суп сначала мужчинам, как и в тот раз, когда Важ впервые посетил их.