Мануэл Тиагу - До завтра, товарищи

Маркиш между тем тщательно подготовился к заседанию. Он перечислил основные принципы и методы работы, указанные в партийной печати, процитировал Маркса и Ленина и закончил утверждением, что методы работы Важа, собирающегося «перешагивать» через районный комитет, приведут в конечном счете не к организации, а к дезорганизации, к дискредитации руководящих органов сектора, к расколу в районной партийной организации.

— Вопрос совершенно ясен, — сказал Важ, чувствуя враждебность Маркиша, Витора и, похоже, также Афонсу. — Пока районный комитет контролировал немногочисленные связи в секторе, проходили месяцы и месяцы без всякого движения и не было никакого прогресса в организации партийной работы. Кроме того, вы дали эти ошибочные указания относительно батраков, противоречащие директивам партии. Только по этим причинам было принято решение возложить на одного товарища из руководства личную ответственность за работу с крестьянами, С тех пор как эта работа стала контролироваться непосредственно кадровыми работниками (Важ не назвал себя) и стала руководиться и вдохновляться активистами-крестьянами (Важ не упомянул имя Жозе Сагарры), были проведены десятки кампаний и боевых выступлений, во многих случаях улучшилось положение сельских пролетариев и в партию вовлечено много новых членов. Так вот, товарищи, не только эта работа не будет вам поручена, но я настаиваю, чтобы Афонсу передал связи в деревнях.

Стараясь, явно с трудом, сохранить спокойствие, Маркиш добавил:

— Когда мы отстаивали политику, которую теперь признаем ошибочной, имело смысл передать другим товарищам контроль над крестьянскими организациями сектора. Теперь, раз мы понимаем свою ошибку и не только заявляем, что согласны с линией партии, но и показываем, что знаем ее и можем проводить на практике, ничто не мешает тому, чтобы этот контроль осуществлялся районным комитетом.

Важ ответил не сразу.

— Похоже, что товарищи, — сказал он, — выступили с самокритикой, лишь чтобы продемонстрировать еще раз свое непонимание существующего положения и оказать сопротивление, намереваясь и дальше тормозить деятельность партии в крестьянских массах.

Потом Сезариу, улыбаясь и говоря спокойно, что противоречило бурной обстановке заседания, несколько раз пытался убедить Маркиша согласиться с Важем. Афонсу почти ничего не сказал, только настаивал, что должно быть выполнено то, на чем порешили. Витор сделал несколько иронических и насмешливых замечаний, высказавшись в поддержку Маркиша. Маркиш долго приводил всякие аргументы в защиту своей точки зрения, отвечая на все доводы Важа. Но если по вопросу общего развертывания крестьянской работы Важ согласился с будущей деятельностью Маркиша и Витора, зато не отступил ни на шаг в отношении наиболее важных связей, которые, настаивал он, должны быть переданы Жозе Сагарре или ему, Важу.

— Ладно, пусть будет так, — сдался под конец Маркиш, бледный от злости и с горящими глазами. — Но это только ради поддержания дисциплины.

— Отлично, — сказал Важ сухим и холодным тоном, устремив на товарищей неподвижный взгляд. — Сделайте это ради поддержания дисциплины, и будет очень хорошо.

Эти слова прозвучали в ушах раздраженного Маркиша, как если бы Важ заявил: «Нужно, чтобы дела шли так, как я говорю. Ваше мнение совершенно для меня безразлично».

Когда Маркиш, Афонсу и Витор вышли, Сезариу попросил Важа (который не успевал добраться ночевать дома), чтобы он подождал немного, и пошел за женой к ее родителям, жившим по соседству. Она обычно уходила туда, когда у Сезариу собирались товарищи. Через короткое время он вернулся с худой высокой блондинкой со смущенным и ласковым выражением лица. Сезариу представил ее, и, в то время как она исподлобья смотрела на гостя и на бумаги на столе, смуглое лицо Сезариу расплылось в широкой улыбке, он как будто спрашивал: «Ну, как ты ее находишь?» Видно было, что он гордился ею. Когда молодая женщина вышла из комнаты, чтобы постелить Важу постель, Сезариу сказал, все еще улыбаясь:

— Если мне когда-нибудь придется уйти в подполье, то со мною, по крайней мере, отправится и жена.

Важ вспомнил в это мгновение о Розе и согласился, что очень важно иметь хорошую подругу, которая думает, как и ты, и сопровождает тебя в трудной подпольной жизни.

— Если жена не понимает и не принимает нашу борьбу, если она не расположена помогать в ней своему мужу и смело идти навстречу опасностям, случайностям и трудностям, которые влечет за собой борьба, такая женщина не может и не должна быть женой партийного активиста. По моему мнению, наши товарищи должны жениться рано, но только брать в жены девушку, способную понимать, принимать нашу борьбу и помогать мужу. В противном случае единственный путь — оставаться холостым.

— Да, — сказал Сезариу, — ты прав. К несчастью, есть еще товарищи, которые, вместо того чтобы подыскать достойную, простую и преданную подругу, чувствуют себя хорошо только с проститутками или дурами.

Хотя Сезариу не назвал какого-либо имени, показалось, что говорил он не вообще, а хотел коснуться какого-то конкретного факта в районной организации.

— Почему, ты думаешь, товарищи Маркиш и Витор до сих пор холостяки? — спросил Важ.

Сезариу с засученными руками скрестил свои смуглые руки.

— Маркиш был несколько лет в заключении, это наложило на него отпечаток, и он, знаешь, не вызывает симпатии у девушек. Он уже не мальчишка, и они его побаиваются. Что касается Витора, я предпочитаю не говорить о нем.

Это удивило Важа. Он сказал, что не намерен сплетничать о каждом из товарищей, но все же партии надо знать жизнь и поведение своих активистов. Только поэтому он задал вопрос и настаивал на продолжении разговора.

Сезариу вздохнул, раздосадованный.

— Ты думаешь, что мое мнение основывается на личной неприязни, так как Витор ухаживал за моей свояченицей. Но правда в том, что моя свояченица — серьезная и скромная девушка, она наш лучший товарищ на джутовой фабрике; он два года старался завоевать ее, а когда убедился, что она не отвечает ему взаимностью, обозлился и резко порвал с ней, чтобы тут же связаться с какой-то куклой. — Сезариу сделал небольшую паузу. — Откровенно говоря, я считаю недостойным для нашего товарища, что он спутался с такой пустой девицей.

И он описал ее. Почтовая служащая. Кстати и некстати покачивает головой с огромной шевелюрой, будто стремится завлечь тех, кто попадается ей навстречу. Ее смех слышен за полсотни метров, и она хохочет не потому, что ей хочется смеяться, но лишь для того, чтобы обратить на себя внимание и порисоваться.

— Черт знает что за девица! — заключил Сезариу.