Мануэл Тиагу - До завтра, товарищи

Мария заколебалась, глаза ее с длинными ресницами были устремлены на товарища, и внезапно, все еще стоя на коленях, она склонилась над скамьей, опустила голову на руки и разразилась рыданиями. Ей очень хотелось удержаться от плача, но чем больше усилий она предпринимала для этого, тем сильнее раздавались рыдания.

Мария догадывалась, что Важ стоит позади нее все в том же положении, с невозмутимым лицом и ясными глазами. Ни один из других товарищей не остался бы так стоять. У Антониу нашлось бы для нее ласковое слово; Паулу, возможно, остался бы молчаливым, но подошел бы и сел у ее ног на полу, а Рамуш — ах, если бы это был Рамуш, он бы давно уже погладил ее по плечу, вселяя уверенность. Мария чувствовала, однако, что любой из этих жестов других товарищей усилил бы ее волнение и вызвал бы еще более горькие рыдания, тогда как молчание и неподвижность Важа скоро отняли у нее всякое желание плакать. Она подняла лицо.

— Что случилось? — проговорил Важ, не тронувшись с места, будто он не присутствовал при приступе плача.

Мария утерла глаза рукой.

— Мне нечего дать вам поесть, — ответила она поспешно. — Я не рассчитывала, что вы останетесь на завтрак. У меня ничего нет в доме.

— Только-то и всего? — Голос Важа был столь же невозмутим, как и выражение его лица.

— У меня в самом деле ничего нет, друг мой. Даже картошки или риса. Все, что у меня осталось, — это дюжина соленых сардинок и четверть буханки хлеба. Что я вам дам поесть?

Спокойным шагом Важ подошел к Марии, свернувшейся клубочком на полу, и уселся на скамью.

— Так что же, ты не можешь пойти купить чего-нибудь?

— Купить? А где взять деньги? У меня осталось всего двенадцать тостанов до конца месяца. — И голос Марии прозвучал с негодованием и иронией, будто она хотела сказать: «Ты думаешь, я бы стала мучиться от того, что у меня нет продуктов, если бы я могла пойти купить? Ну что ж, восклицай теперь: «Только-то и всего?» Оставайся безразличным!»

— Ты меня еще не знаешь, — сказал Важ тем же голосом. — Я провел без завтраков много больше дней, чем ты можешь предположить. Одним днем больше, одним меньше для меня не имеет значения. Остальные товарищи скажут то же самое. Не волнуйся. Не стоит того. — И, поднявшись, он вернулся в рабочую комнату.

Мария оставалась в течение нескольких мгновений недвижимой, рассеянно взирая на беспорядок в кухне. Потом начала не спеша расставлять все по местам. Едва она приступила к этому, ее позвали.

— Мария! — То был голос Рамуша, звучавший очень весело. — Ты смотри-ка, — сказал он, когда она вошла. — У тебя, оказывается, есть лакомое блюдо, и ты хотела позволить нам уйти и не дать его попробовать.

— Не шути так, дружок, — прервала его Мария, — не будь таким жестоким.

— Кстати, я тоже люблю это блюдо, — сказал Паулу.

Покраснев от смущения, смотря поверх очков, он говорил серьезно, стремясь отвести всякое предположение, что он иронизирует. Желание утешить Марию было, однако, столь явным, что данная им высокая оценка соленых сардин никого не убедила.

— Давай рассказывай, — настаивал Рамуш, — перечисли все, что у тебя есть в доме.

— Одиннадцать маленьких соленых сардинок и четверть буханки хлеба. Ничего больше.

— Не думал, что мы так обедняли, — пробормотал смущенно Антониу. — Нет ли еще хотя бы доброго куска трески?

— Доброго куска?! — повторила Мария раздраженным тоном. — Ты же съел его вчера, и он тебе не показался слишком большим.

— Что еще у вас есть? — спросил Рамуш.

— Больше ничего, — повторила Мария. — Вернее сказать, есть какие-то остатки, о которых не стоит упоминать…

— Говори же все, говори! Или ты хочешь припрятать то, что получше?

— Пожалуйста, я тебе перечислю, — ответила Мария с легкой, беглой улыбкой. — У меня есть пара луковиц, кулек кукурузной муки и чуть-чуть растительного масла.

— Так ведь всего несколько дней назад мы купили пол-литра, — мрачно заметил Антониу.

Он был явно смущен выставленной напоказ убогостью в их доме.

— А соли у тебя нет? — спросил Рамуш, не обращая внимания на слова Антониу.

— Да, соль есть.

— Из всего этого получится банкет! Настоящий банкет! — расхохотался Рамуш.

— Научи меня, как это сделать, я не знаю. — И губы Марии задрожали.

— Договорились! Пойдем.

И он повел ее на кухню, где они стали шушукаться.

Странное дело! Тут были трое товарищей, они видели, что хозяева стеснены в средствах, и никто не предложил им свою помощь. Не менее странным было и то, что хозяева даже не удивились, когда им не предложили помочь. А дело было в том, что, хотя эти люди имели в кармане более чем достаточно денег для того, чтобы накормить всех, хотя у некоторых из них имелись при себе даже сравнительно крупные суммы, ни у кого не было ни тостана, который он мог бы назвать своим.

Рамуш и Мария вернулись немного погодя, очень оживленные. Мария порылась среди папок с бумагами и быстро спрятала что-то под передник. Теперь она улыбалась, и было такое впечатление, что она собирается вытворить что-то забавное.

Важ взялся за карандаш и повернулся к ней, прежде чем заговорить.

— Вопрос исчерпан, — сказал он спокойно. — Ты не оставишь нас ненадолго, чтобы мы продолжили работу?

На кухне Мария с головой ушла в приготовления. Вырезает причудливые кружева из разноцветной бумаги. Из двух алых листов делает салфетки по полметра длиной. Приготовляет из белой бумаги пять квадратов, по краям которых тщательно вырезает узоры. Отрывает пару досок от ящика из-под мыла, моет их и ставит просушить. На тарелку кладет полную горсть хвойных игл. И делает все это, тихонько напевая и поглядывая время от времени на стоящую на огне кастрюлю. Каждый раз, когда она поднимает крышку, клубы пара поднимаются к потолку и по дому разносится приятный запах соленой рыбы.

Когда Мария еще раз взглянула на сардинки, появился Рамуш. Он провел рукою по спине Марии, оперся подбородком на ее плечо и тоже склонился над кастрюлей.

— Ну как?

Было видно, однако, что сардины мало интересуют Рамуша.

Лицо его так близко, что ресницы касаются лица Марии каждый раз, когда он моргает. С горящими ушами, Мария не возражает, не отстраняется. Она ожидает, что будет так, как было в поезде в тот день, когда она с ним познакомилась, — рука товарища отпустит ее плечо, он возьмет ее за затылок и медленно повернет к себе ее голову. Ожидает снова увидеть соблазняющее, энергичное выражение его лица. Знает, что на этот раз не отодвинется от него и не вырвется резким движением.

— Ну как? — снова спросил Рамуш. — Готово?

— Почти, — полушепотом ответила Мария.

Рука Рамуша отпускает ее плечо. Сердце Марии часто бьется. «Сейчас? Сейчас?» Но нет. Рамуш оставляет ее с таким безразличием и уверенностью, как если бы он сказал воображаемой публике: «Вы дураки, что делаете поспешные выводы. Что особенного в том, что я положил руку на плечо подруги, чтобы заглянуть в кастрюлю?» И он подходит к столу посмотреть на доски, хвойные иглы, на узоры из бумаги.