Владимир Файнберг - Второе посещение острова

Янис снова был мрачен. Настолько, что захотелось немедленно угостить его выпивкой, но я вовремя спохватился, подумав о том, что в его руках окажется жизнь экскурсантов, если они появятся.

— Вчера ты мне сделал рекламу, и я тебе должен, – неожиданно заявил он. – Но у меня сейчас нет денег. Если хочешь, опять отвезу через час на Канапица–бич.

— Не надо. Почему ты печален?

— У меня в Норвегии экс–жена и сын. Которого я не видел четыре года.

— А тут у тебя есть кто‑нибудь?

– Мать. Скажи, нашел тебя американец?

– О каком американце он говорит? – обратился я к Дмитросу, подошедшему к нам со свернутой в трубочку картой.

Подбежал Дмитрос, сунул мне свернутую в трубочку карту.

— Смотри дома, – сказал он, оглядевшись на всякий случай по сторонам. Шепнул: – Думай, где будем искать золото пиратов. Там у меня спрятан ещё этот… Оставили в прошлом году те, кто приходил из Англии. Я привезу заряженный аккумулятор.

— Миноискатель? – У меня голова пошла кругом от вновь раздуваемого Дмитросом золотого миража.

… Тебе, конечно, смешно будет читать эти строки. А каково было мне, семидесятилетнему балбесу с дырявой, как после драки, пастью и чувством вспыхнувшего в крови юношеского азарта.

– О’кей! Договорились на пятницу. Послезавтра приду сюда к десяти утра.

- А сегодня вечером приходи в «Неос космос» – сказал Дмитрос. – Приедет Роджер. Обычно приезжает в семь пить пиво после работы, читать газеты с материка.

Я догадался, что речь идет об американце.

- А в чем дело? Это такой похожий на Хемингуэя, бородатый в шортах?

Ни Дмитрос, ни Янис не знали, кто такой Хемингуэй.

- Видел большой отель на мысу Канапица–бич? – сказал Дмитрос. – Белый. Ступенями в небо. Это хоспис – приют для умирающих со всего мира. Большинство больны раком. Роджер – хозяин этого бизнеса. Я давно рассказывал Роджеру про то, как ты вылечил у нас много мужчин и женщин. И Яниса тоже. Роджер очень заинтересован с тобой говорить. Может дать тебе работу. Он – очень богатый человек.

- Очень богат, — подтвердил Янис. – Имеет у себя в Калифорнии другой хоспис, а здесь виллу и яхту. Живет с врачом–коеянкой, которая ставит больным иголки.

- Акупунктуру, — пояснил Дмитрос.

- Друзья, все это очень интересно, но я должен кое‑что купить и скорей возвращаться на свою виллу.

— Придёшь вечером? – крикнул вслед Дмитрос.

– Не знаю!

Наш разговор, соскользнувший на сплетни, стал мне неприятен. Да я и в самом деле не знал, зачем мне сдался этот Роджер с его хосписом, где, оказывается, помирают миллионеры.

Чтобы наполнить холодильник продуктами, не быть каждый день зависимым от Люсиных капризов, я решил сразу накупить как можно больше еды. В мясной лавке, выходящей углом на маленькую площадь, где посередине возвышается церковь, всё тот же пожилой мясник царил среди развешанных на крючьях парных туш. Удивительно, но, он узнал меня! Мало того, прежде чем я рот раскрыл, он сделал рукой знак, что знает, что мне нужно, бросил на деревянную колоду кусок баранины, нарубил тонко семь отбивных с косточкой. Взглянул на меня, мол, хватит?

Я кивнул, потрясённый тем, что он помнит и о том, как я покупал именно по семь отбивных, чтобы мне хватило на неделю. Потом я постучал по стеклу прилавка, попросил взвесить двух охлаждённых бройлерных цыплят. Пока он взвешивал, заметил свежий телячий язык. Купил и его.

Ополоснув руки под краном умывальника и обтерев их о передник, продавец подсчитал мои убытки на калькуляторе, получил деньги, всё тщательно упаковал и уложил в большой пакет с изображением растущей на острове пальмы и адресом своего заведения.

Ты была бы шокирована, если бы узнала, сколько мне пришлось заплатить. Но сейчас был сентябрь – разгар туристского сезона. Никос девять лет назад рассказывал, как в это время подскакивают цены, как страдает от этого местное население.

Рыбный рыночек был наверняка уже закрыт. Поэтому пришлось подняться по крутизне нескольких узких проулков к маленькому супермаркету с отворённой дверью. Единственный продавец, он же кассир, по–стариковски сгорбясь, сидел у одного из прилавков в полутьме своего магазинчика. Он являл собой точную копию картины Ван Гога «Скорбь».

— Ясос, Платон, – сказал я, войдя со своим тяжёлым пакетом.

Он поднял облысевшую голову, тупо взглянул.

Я испытующе глядел на него.

— Владимирос! – слабо улыбнулся он.

…В ту зиму я не сразу заметил, что у него есть привычка обсчитывать меня. Понемногу, но обсчитывать. Объясниться с ним было невозможно, ибо он не знал ни слова по–английски.

— Платон, ти канис? – обойдя прилавок, я встряхнул его за плечи.

Он поднялся, прильнул головой к моей груди, заплакал, потом ткнул пальцем в сторону кассы. Издали разглядел я фотографию в металлической рамке, узнал изображение его тщедушного взрослого сына, всегда помогавшего отцу, вечно подвозившего на тележке картонные коробки с продуктами, сетчатые мешки с картошкой или луком.

— Цироз! – старик изобразил руками крест, и я понял, что сын его умер.

Сколько я знал, других родственников старик не имел.

Он сопроводил меня в неряшливый лабиринт прилавков. Отсоветовал покупать камбалу или ставриду, жестами объяснил, что они не очень свежие. Зато указал на охлаждённых кальмаров. И на крупных длинноусых креветок.

Я внял его совету.

Потом мы прошли в самую глубину помещения, где стояли пластиковые бочки с разными сортами маслин. Испробовав из каждой, я попросил взвесить три сорта по триста грамм.

Пока Платон возился со взвешиванием продуктов, я взял с одной из полок несколько разноцветных упаковок йогурта для Гришки и пять баночек немецкого пива, раз уж купил креветок.

— Каци, – Платон указал на стул перед кассой.

Я сел. Как и всюду теперь, справа и слева от кассы на вертикальных полочках были разложены чупа–чупсы, жвачка, шоколадки, а так же зубные щётки в прозрачных коробочках. Я подумал о том, что скоро мне нечего будет чистить…

Старик взял с меня деньги, выбил длинный чек, подал пакет с упакованными покупками. Вышел к раскрытой двери проводить.

Щурясь от яркого солнца, я глянул на выставленные под тентом у наружной стены ящики с овощами и фруктами. Платон содрал с вбитого в стену гвоздя несколько прозрачных пакетов. Один из них я набил картошкой, другой луком. В третий набрал килограмма два спелых помидоров. Выбрал пахучую дыньку.

Хозяин поочерёдно перетащил в магазин взвешивать это добро, а я стоял у моих сумок и поглядывал вверх, на круто изгибающийся проулок, где совсем близко, за поворотом, находился Дом. Подняться туда со всем скарбом, превращать праздник встречи в нечто заурядное показалось кощунством.