Лев Воробейчик - Absolvitor

Клиническая смерть продлилась 4 минуты. 4 минуты – время, за которое можно много успеть. Можно зародить сотни новых жизней, подняться вверх по социальной лестнице, влюбиться в кого бы то ни было, потерять надежду и смысл жизни. Можно наконец понять себя, совершить выгонную сделку, сделать шаг в будущее или потеряться насовсем в прошлом.

А можно пережить клиническую смерть.

Фрэнк Крэйган открывает глаза. В голове его – беспорядочный шум, во рту – горький химический привкус лекарств. Прикушенный язык нестерпимо болит.

Но Фрэнк жив. Последние пару лет ему приходилось несладко.

Проработав 24 года на стройке, Фрэнк дважды лежал с инфарктом. И вот он – третий, видимо, последний.

Первый раз был около пяти лет назад. Вот он шел со смены, грязно шутил о новой работнице в их компании – и тут сердце ухнуло куда‑то вниз. День сменился ночью, левый глаз перестал видеть, дышать сразу стало трудно. Очень трудно. Скорая приехала быстро, предотвратив летальный исход.

— Не перегибай палку, Фрэнк, — так сказал ему в тот день доктор.

— Не буду, босс, — массируя грудь, отвечал ему Фрэнк.

В тот вечер Вера плакала у него в объятиях. Она не хотела, чтобы чертова стройка забрала его жизнь. Да и сам он не горел таким желанием.

Это было пять лет назад.

Следующий раз случился через два года.

Фрэнк решил посидеть дома. Здоровье стало ухудшаться: голова все чаще болела по утрам, кости начинало ломить, появилась одышка. Старина Фрэнк начал совсем сдавать. В 46 лет.

Он сидел на веранде и попивал чудесный лимонад, сваренный его девятилетней дочерью. Анна, малышка Анна. Сейчас ей уже 12 и ее не пускают к Фрэнку. Фрэнк чудом остался в живых.

Когда он начал вставать со своего любимого кресла–качалки, это повторилось. Инфаркт. Вера со всех ног кинулась к нему, обнимала, целовала его в губы и не переставая шептала:

— Дыши, черт тебя дери, дыши, Фрэнк!

Хорошо, что Анна была дома и смогла набрать 911. Плохо то, что она видела, во что превращается ее отец.

Малышка Анна. Сейчас ей двенадцать, и насколько Фрэнк помнил, у нее появился первый поклонник. Ее щеки, горящие пунцовым огнем, освещали его жизнь уже больше десяти лет. А сейчас она стоит за шторкой и не может увидеть отца. Своего старого, больного отца. Отца, который был мертвым четыре минуты.

После второго инфаркта Вера настояла на страховке. Фрэнк был работягой, и, так уж вышло, никогда бы до этого сам не дошел. Его пенсионные накопления были малы, работать он, по–видимому, уже не сможет и страхование жизни нанесло бы весомый удар по их бюджету. Фрэнк был категоричен.

Но Вера использовала свой козырь – возле нее стояла Анна.

— Послушай, Фрэнк, — уже почти кричала она. – Я понимаю, что всю свою жизнь тебе было плевать на свое здоровье, но подумай о нас. Подумай обо мне, об Анне, обо всем, что мы нажили и создали за эти годы! Твоей дочери нужен отец, и никакие финансовые трудности не посмеют нас остановить, Фрэнк!

На глазах ее блестели слезы. На глазах малышки Анны – тоже. Фрэнк сдался.

Он обратился к лучшему страховщику, к которому его направил профсоюз рабочих.

Страховщика звали Авель МакФаллоу.

В тот день подачи заявления он надел свой лучший костюм, гладко выбрил лицо перед встречей. Нужно выглядеть солидно, решил тогда Фрэнк.

Мистер МакФаллоу занимал тогда еще не отдельную секцию, а лишь простенький кабинет на двоих, уставленный шкафами с документацией, дешевыми столами, и недорогими, по–видимому, стульями.

Вывеска на двери гласила: «МакФаллоу/Сэндер. Страховка частных лиц».

В кабинете сидели двое. Один был немолод, несвеж, толст. Сквозь его толстые очки можно было разглядеть живые глаза, изучающие объект сделки. Он был нервозен, слегка замкнут, но говорил громким басом, сыпал шутками и искал поддержки во взгляде коллеги.

Другой же был мистером МакФаллоу. Об этом утверждала табличка, стоящая на его столе. Ему не было и тридцати, он был молод, открыт и жизнерадостен, перед ним, как он думал, лежал весь мир, и вся его беззаботная жизнь только набирала обороты.

Тут он увидел Фрэнка.

— Мистер МакФаллоу? – спросил Фрэнк.

— Да, здравствуйте, а вы, видимо… – пробежал глазами список Авель, — Мистер Крэйган, так?

— Совершенно верно, — ответил Фрэнк. – Понимаете, я пережил два инфаркта…

Фрэнк говорил, не умолкая. Делая паузы, он внимательно наблюдал за страховщиком, чтобы поймать утвердительный кивок головой, и продолжать историю своей жизни.

Через час он подписал документы. Дома Вера обняла его так крепко, как не обнимала со времен школьной поры:

— Мой герой, — прошептала она. – Мы справимся, обязательно справимся.

А через три года это случилось снова. Страховка к тому времени перестала действовать. Выяснив это в больнице, пока муж лежал в бессознательном состоянии, Вера тут же помчалась узнавать причины у страховой компании.

А Фрэнк лежал четыре минуты вне времени, пространства и плоскости этой реальности.

Фрэнку было хорошо.

Он был диким ветром, визгливо срывающимся с заснеженных Альп, был холодным приливом необъятной Атлантики, летней травой и солнцем, Богом и Дьяволом в созданной им реальности.

Фрэнк создал новый мир за четыре минуты. И населял его всего один человек.

Черный человек.

Он кричал Фрэнку–ветру: «Не улетай!»

Он кричал Фрэнку–морю: «Не плыви».

В палате номер 17 черный человек склонился над мертвым Фрэнком и закричал: «Живи!».

Он открыл глаза.

Жизнь продолжается, Фрэнк.

Черный человек позаботился об этом, друг.

В доме был кто‑то еще. После смерти Ника за Авелем постоянно кто‑то следил. Он чувствовал это. Каждый новый день, просыпаясь, он знал, что кто‑то не так далеко затаился в тени. Ждет. Выжидает момента. Готовится сделать решающий выпад.

Со смерти Ника прошло три дня. С появления Доротеи – всего два. И чем дольше он находился рядом с ней, тем яснее он понимал – она не представляет угрозы.

Она – просто девчонка, живущая с ним.

Сидящая с ним за столом.

Рисующая странные картины.

Авель взял отпуск. Он не мог больше смотреть в глаза людям и выдерживать их тяжелый взгляд. Просто не мог. Авель был надломлен тем, что он совершил.

Виз не брал трубку уже два дня подряд. Телефон характерно щелкал, но, по заявлению Доротеи, она «ничего такого не слышала».

Если бы не она в эти два дня, Авель сошел бы с ума. С каждым вечером ему становилось все хуже. Вина легла на него тяжелым покрывалом, заставляя часто думать о том дне, перематывать в своей памяти все воспоминания, предшествующие этому, делать выводы и бояться. Бояться расплаты, наказания, кары – как ни назови, он боялся ответственности за свое деяние.