Адам Торп - Правила перспективы

— В Польшу?

— В Краков, в реставрационные мастерские СС в Кракове. Какие там проворачивались дела, Ингрид! Господи, чего только не прошло через мои руки: Рафаэль, Рембрандт, "Дама с горностаем" Леонардо…

— Боже мой!

— Антуан Ватто. Выбирай кого хочешь. Коллекция Любомирских с рисунками Дюрера, Лазенки, семейные реликвии Чарторыйских… А потом меня снова отправили в Берлин составлять опись.

— Как хорошо, — поддакнул герр Хоффер, не слушая: он представил себе "Даму с горностаем".

— Скука смертная. Бумаги, бумаги, документы. Тысячи и тысячи работ. Даже самые громкие имена со временем приедаются. Вы не представляете, сколько у этого чертова Дюрера рисунков и гравюр. Вы знали, что он наполовину венгр? Спорим, не знали. А меня так и не повысили. Везде враги. Геринг разругался с Мюльманом из-за того, что тот забрал Леонардо. Фюрер тоже решил, что его обошли. Вот я и остался корпеть над описями. Громкие имена, и не слишком громкие имена. И ни одного Ван Гога, разумеется. Нет-нет, он же был психом! А нацисты не психи, нет! Так ведь?

— Конечно, — подтвердил герр Хоффер.

— Вот тогда-то мне и пришла повестка. Я встал из-за письменного стола и начал жить. Видите ли, жизнь состоит из ступеней. Каждая ступень — вещь в себе. Такая у меня теория. Не оглядываться на прошлое. Ни о чем не жалеть. Жизнь слишком коротка. О прошлом жалеют только сентиментальные кретины.

— Понимаю.

Где-то вдали снова начали бомбить — похоже на надсадный кашель. Или на работы в карьере по ту сторону Крайбургского холма.

— Значит, — вздохнул герр Хоффер, — вы считаете, что все и в самом деле кончено.

Он глубоко дышал и почти избавился от тошноты. И, естественно, почувствовал себя лучше.

— А?

— Война, — произнес герр Хоффер. — Трудно понять, если не видел собственными глазами.

— Что не видел?

— Фронта.

Бендель рассмеялся.

— Вы что, думаете, я самолет-разведчик?

— Нет, но…

— Вы участвовали в предыдущей заварухе, герр Хоффер?

— Нет. Мне всего сорок два.

— А сейчас что ж?

— Я в фольксштурме, но наш командир сбежал, и у нас нет ни оружия, ни формы. Только чувство собственного достоинства.

Он пошевелил пальцами в носках, но тут же сообразил, что делать этого не стоило.

— Значит, вам невдомек, что простой солдат не видит дальше прицела своего ружья. И никакие карты не помогут, — объяснил Бендель, похлопав по планшету, висевшему на правом плече.

— Ясно.

— Может, по радио говорят правду и мы на самом деле побеждаем на Восточном фронте. Я не знаю, ясно? Лично мне кажется, что нам конец на всех фронтах. Но это мое субъективное мнение, основанное в первую очередь на том, что я оказался не на том берегу Рейна. С другой стороны, американцы действительно застряли там на какой-то гребаной кочке.

— На Крайбургском холме.

— Вполне возможно. Других выдающихся кочек тут ведь нет, правда?

— Ну, это вряд ли можно назвать кочкой, — вступился за холм герр Хоффер. — Кстати говоря, — продолжил он, усмехнувшись, — Достоевский говорил исключительно о русском романтизме. А немецкий романтизм он считал абстрактным и глупым. "Записки из подполья". Я нашел эту цитату. Хотел вам сказать, но вас уже не было.

— О чем вы?

— У нас был об этом разговор… Много лет назад. Впрочем, теперь уже неважно.

Несколько секунд оба молчали. Если бы этот гул и правда был шумом созидательных работ!

— Кстати, зачем вы пришли?

Теперь глаза Бенделя были закрыты.

— Чтобы найти вас.

— Меня? — сердце герра Хоффера ушло в пятки.

— Здесь я был счастлив, — тихо добавил Бендель.

— Я рад.

— Мы здесь одни?

— Где здесь?

— В здании. Я не считаю этого идиота-вахтера, — прибавил он.

— Герра Вольмера. Да, видимо, одни. Кроме нашего восхитительного герра Вольмера.

— Которого, строго говоря, больше нет.

Бендель выудил из кармана кителя сигарету и затянулся. Ногти у него были грязные и поломанные. К герру Хофферу наконец вернулся дар речи.

— Что вы хотите сказать, герр штурмфюрер?

— Кто была та девушка, в которую вы первый раз влюбились, герр Хоффер?

— Что?

— Первая девушка, в которую вы влюбились.

— Странно. Как раз сегодня я о ней вспоминал. Она была из книги. У отца была книга мифов северных народов. И в ней иллюстрация, на которой была обнаженная Идунн, лежащая у пруда.

— Я не про картинки, от которых хочется дрочить, герр Хоффер. — Я — про настоящее.

Герр Хоффер не верил своим ушам. В Клауса Бенделя вселился дух настоящего саксонского работяги.

— Тогда я не помню.

Бендель резко хохотнул и затянулся.

— Как поживает Сабина?

— Фрау Хоффер? Неплохо, — поспешно ответил герр Хоффер. Его потрясло, что Бендель запросто назвал ее по имени. Просто неслыханно! Он чуть не лопнул от возмущения.

— С детишками оставили?

— Еще утром я проводил их в убежище с тремя чемоданами вещей первой необходимости. На всякий случай.

Наступила неловкая тишина. Герру Хофферу казалось, что его сердце бьется где-то в голове.

— Однажды я понял, что остался совсем один, — вдруг сказал Бендель. — Ни у кого из моих былых друзей не сохранилось ни капли мозгов. А меня, твою мать, даже не повысили. Мы переправились через Рейн, в живых никого не осталось. Меня подвезли на «Тигре» до самого шоссе, всю задницу себе отбил, сидел прямо у ствола, весь в грязи перемазался. Куда еще идти, кроме как в Лоэнфельде?

— Мало ли на свете мест.

Бендель изумленно хмыкнул и снова затянулся сигаретой, сильно втянув щеки. Потом медленно выдохнул дым и кивнул. Совсем как заводная кукла. Кинетическая скульптура Наума Габо. "Механизм после конца света". Герру Хофферу тоже захотелось курить. Удивительно, почему Бендель не предложил ему сигарету.

— Для меня мало. Если помните, я родом из чудесного города Лейпцига. Что же, прикажете ехать туда, к родителям? К тому же его взяли большевики. Захватили варвары. Он слишком красив для них, дикарей. Не знаю даже, живы ли мои. В общем, в Лоэнфельде я был счастлив. Здесь мне было хорошо. Очень хорошо. Я бы даже сказал, чрезвычайно хорошо.

"Я думаю не о том", — мелькнуло в голове у герра Хоффера. Воздух между ними — всего-то несколько сантиметров пустого пространства — был наэлектризован подозрением и предчувствием беды.

— Лейбниц родился в Лейпциге, — с трудом произнес он, проглотив первый слог.

— И Рихард Вагнер.

— И Фоллердт, — вспомнил герр Хоффер. — В тысяча семьсот восьмом.

— Ах, да. И где же теперь ваш Фоллердт?

— На соляном руднике, — быстро ответил герр Хоффер. — Вообще-то у нас была всего лишь копия, как вы помните. Оригинал в Магдебурге. Увы.

Они беседовали совсем как в старые добрые времена.

— Вы уверены, что он на соляном руднике?