Сергей Саканский - Когда приходит Андж

Человек в куртке, наполнив кружку, устроился через стол напротив и посмотрел на него: лица с такого расстояния Мэл не разглядел, но хорошо увидел взгляд, и увидел внезапный блик его перстня.

— Да, — серьезно пошутил Стаканский, — это он. Видишь, как тяжел его левый лацкан? Там — пушка: револьвер, революционный наган.

Надо было налить пива. Делая рейс к автоматам, Мэл прошел мимо человека: это был невысокого роста худощавый молодой человек, с длинным, очень смуглым лицом, он производил впечатление гостя столицы — своей старомодной прической, своим провинциальным перстнем-печаткой матового серебра — и совершенно не был похож на сексота. Мэл вернулся, насвистывая.

— Я довольно много, — сказал Стаканский, принимая кружку, — там, в глуши, размышлял о строении Вселенной. Сосны, река под ногами. И Вселенная — бесконечна.

— Если это так, — оживленно подхватил Мэл, продолжая насвистывать, — то во Вселенной есть всё, то есть, существуют все явления, возможность которых только можно предположить.

— И даже те, которые мы, по слабоумию, предположить не можем.

— И притом — в бесконечном количестве! Прицеп?

Как раз опустели кружки, и Стаканский разлил остатки Вермута-07.

— Следовательно, во Вселенной, — продолжал он, перочинным ножом мелко нарезая на столе репу, — могут существовать планеты, похожие на нашу, и даже планеты, совершенно идентичные нашей, и их также — бесконечное количество.

— Есть такие планеты, где существую я и не существуешь ты, — в тон ему подумал Мэл, а вслух сказал:

— Но это же абсурд! Этого не может быть. Следовательно…

— Следовательно — Вселенная не бесконечна. Свояк! — сказал Стаканский и мелко помахал шляпой под столом. Он извлек из дипломата завернутый в промасленную бумагу флакон розовой воды. Мэл поморщился: он знал, что от этого напитка портится цвет лица, но делать было нечего. Стаканский разлил флакон по кружкам и вытряхнул последние капли. Они выпили и несколько секунд с отвращением мотали головами.

— Наш мир, — сказал Стаканский, когда розовая вода прижилась, — устроен логично и целесообразно. Огурчик! Икается эта розовая вода… В этой связи, не вполне понятен смысл связей, которые возникают меж людьми — любовные, деловые и т. п. Почему одни люди держат власть над другими, влияют на ход исторических событий? Для чего нужны войны, революции, уничтожение миллионов людей? Моя очередь наполнять…

Пока Стаканский ходил, Мэл осмотрелся. Свет стал более ртутным, пьющие, делая над кружками губы трубочкой, временами превращались в рыб, человек, стоявший спиной к Мэлу, источал запах чеснока, в то время как сосед слева выпускал из подмышек две сизые потные струи…

— Вот ты тут все говоришь, аргументируешь, блеешь о Вселенной, — мысленно рассуждал Мэл, — ты умный, начитанный, ты рисуешь картины и будешь известным художником, а мир, Вселенная, все равно принадлежит мне, потому что меня любят женщины, а не тебя. Ведь во Вселенной хозяин кто? Тот, кого любят женщины… Или наоборот. А почему меня любят женщины, — пьяно продолжал Мэл, входя во вкус. — Да потому что я умею наслаждаться ими. А ты нет. Потому что я единственный из вас, кто способен испытать настоящий женский оргазм… Для чего ты существуешь, художник Стаканский? Сын Стаканского писателя? Для того, чтобы услаждать таких как я. Мы тебя любим. Мы готовы ласково потрепать тебя по щеке.

В нескольких шагах, на северо-востоке, наливалась пивом веселая и миролюбивая компания — пятеро солидных пожилых мужчин и молодая белокурая женщина, которая, естественно, была окружена ласковым вниманием: ее слушали, поощряли кивками, улыбками, перед ней на газету выкладывали икорные дольки выпотрошенных вобл, специально для нее жарили на спичках вобльи пузыри. Она наслаждалась едой и питьем, хохотала, показывая чудесные молодые зубки, но вот пришла и ей пора развязать коней и, пошептавшись с соседом, она в его сопровождении, под восхищенные взоры всего пивняка направилась в туалет.

Стоило им скрыться за дверью, как один из соседей, худой господин с седыми, на плечи спадавшими волосами, тихо свистнув, жестом вопросительного знака опустил указательный палец в кружку молодой особы. Он смущенно улыбался, будто бы только что пукнул вслух, или совершил еще какое непотребство. Другой, тучный, бородатый, лицом чем-то пародирующий Достоевского, длинно, прицельно плюнул в кружку несчастной, а третий, потный, лоснящийся, похожий на переодетого священника, высморкался, осенив кружку крестным знамением.

— Чему смеетесь? — вернувшись, звонко спросила эффектная леди, и сама разразилась громким безудержным хохотом.

Надо будет свозить Анжелу на квартиру к Стаканскому, если его пахан еще в командировке, подумал Мэл. И хорошенько вымыть. И чистая стереофоническая музыка…

— Я думаю, — продолжал Стаканский, подойдя с пивом, — что все мы представляем собой действующий клетки гигантского живого мозга, и наши связи подобны связям межклеточным. Согласно этой теории, мир действительно существует, а не является нам изысканной галлюцинацией. Все мы материальны, но наши истинные функции не подвластны нашему разуму.

— Можно представить, что будет, — сказал Мэл, — если этот гигантский мозг сойдет с ума. В нашем мире появятся какие-нибудь новые предметы, чудовища, будут происходить необъяснимые явления… Чужак! — заметил Мэл, вторично почувствовать острый запах сероводорода, и пробил Стаканскому щелбан.

— Летите, голуби, летите! — пожелал Стаканский и снова взмахнул шляпой. — Однако, не кажется ли тебе, что это уже произошло? Посмотри вокруг. Разве возможно все это? Будешь одеколон? Вглядись в эти лица… Здесь несколько сот человек спокойно поглощают яды и делают это вполне добровольно. А вон там, в углу! Кто это?

Мэл, протиснув взгляд меж голов и плеч, увидел на полу странное коричневое существо, оно было покрыто шершавой кожей, по фактуре напоминавшей драп, кое-где из него торчали какие-то перья, куски шерсти. Мэл вскрикнул, не веря свои глазам. Он достал очки и присмотрелся. К счастью, это не было ни галлюцинацией, ни новоявленным монстром. Это был всего лишь человек в старом истрепанном пальто, он стоял на четвереньках в луже собственной мочи и силился подняться на ноги. Никто не обращал на него внимания, лишь один невыразительный крепыш по пути в туалет походя пнул его ногой по ребрам.

— Этого не может быть, — сказал Стаканский. — Человек не может пасть так низко. Гигантский человеческий мозг уже давно сошел с ума… Моя пердила подтвердила.

— Хватит пердеть, интеллигент, — сказал кто-то сзади. Мэл давно заметил, что умный разговор не нравится соседям. Это была угрюмая компания из четырех человек, они молча, с достоинством пили пиво, изредка перебрасываясь короткими репликами и, разумеется, накопили злобу на двух философствующих студентов. Будь Мэл один, он бы невозмутимо допил свою кружку и ушел, но Стаканский терпеть не мог пролетариев.