Сергей Саканский - Когда приходит Андж

Чудный остров, эта никогда нигде не существовавшая Таурика, разделенная надвое узкой извилистой рекой, таинственно вытекавшей из Запретной Зоны, — холмистая Таурика, разворачивающая пешеходу геометрию своих виноградников, намекая, что здесь он может насмерть упиться дешевым вином, — гостеприимная древняя Таурика, предъявляющая свои амфоры и кости, свои чудесные развалины, красноречиво свидетельствующие о том, что некогда здесь жили люди, неизмеримо более счастливые, чем мы.

(Стаканский поднял голову и поверх бумаги да пера посмотрел на водорослями заваленный берег, катер вдали, неумело играющий роль рыбацкой шаланды, и его вдруг захлестнуло чувство утраты, замешанное со щемящей радостью — ведь какая удивительная, красивая страна, Россия, ее медленные реки и ее реки быстрые, горы молодые и горы древние, темносиние русские сумерки… И как оно все было загажено, засрано этими тупыми тварями, превращено в гигантскую помойку, кладбище, а ведь какая была когда-то изумительная страна… И планета… Третья планета системы, полная голубого кислорода, безраздельно принадлежащая деревьям, зверям и птицам, и эти воды, полные сверкающих медуз… Пока не пристала к ней неистребимая зараза, пока в куске метеорита, в безобидном на вид углистом хондрите не упала сюда смертоносная сперма разумной жизни…)

География Таурики в многократном увеличении копировала поселок НКВД: его забор стал береговой линией, его Выгребная Яма превратилась в многокилометровую свалку, где в худшие годы поселяне копошились в отбросах, раскапывая то, что выкинули в годы лучшие, а вместо огороженного Хоздвора Стаканский построил обширную Запретную Зону, занявшую добрую четверть острова — двугорбую Лысую гору, где в черных карстовых пещерах рождалась, минуя каскады водопадов, под колючую проволоку текущая Шумка, где в глубоких туманных долинах скрывались зловещие пауконогие антенны и ровные железобетонные купола, лежащие в лесу, словно яйца огромных ящеров, где нарушителя неизбежно ловили, сажали в карцер на соленую воду, методически избивая каждый день, пока он не испускал дух, где в угрюмых лабораториях варились сатанинские яды новейшего бактериологического оружия, где розовощекие офицеры по зеленым лужайкам гонялись за юркими солдатами, где реками лились вино и спирт, где никогда не смолкали лихие песни под гитару, частая дробь пляшущих сапог… Там, в тенистых буковых лесах, водились самые вкусные, самые крупные грибы, отчаянные грибники, смертельно рискуя, пробирались за колючую проволоку, промышляли в ближних урочищах, и часто настигала их пуля дозорного — катились, рассыпаясь по склонам, расписные корзинки.

В самом центре острова, как мрачный реликт давно ушедшей эпохи, на высоком постаменте с лестницами стоял каменный памятник Ленину, изображавший с простертой дланью, в кепке коренастого Ленина, которому кто-то из местных шутников коричневой кедровой смолой пририсовал в определенном месте огромный трехъяйцевый член. Говорили, будто Ленин этот по ночам, ворочаясь, слезает с постамента и рыщет, пригибаясь, меж дворов, в поисках запоздалых прохожих, с глухим стуком натыкаясь на деревья, камнем своим скрипя… Эта легенда имела даже некое косвенное подтверждение: по утрам на улицах Таурики частенько находили разодранные, изнасилованные, основательно потрепанные трупы, которые гнили, в ожидании нелегкого опознания, по нескольку суток.

Говорят, однажды один хорошо подвыпивший господин, возвращаясь поздно ночью из гостей, где его обильно накачали в самый последний момент перед выходом, по таманскому обычаю — на коня — вдруг посреди улицы поднял голову и увидел над собой раскинувшего руки, на коротких и толстых ногах покачивающегося, белого Ленина — с искаженным от злобы лицом, со своим трехъяйцевым членом… «Фу, гадость какая!» — неведомо кому пожаловался прохожий, схватил с земли первый попавшийся предмет (им оказалась ржавая водопроводная труба) и, широко раскрутив ее в вышине, сшиб памятнику его каменную голову, которая с пустым звуком ткнулась в грунт, подпрыгнула и зловеще замерла, показав черную дырку горла.

Однажды несколько офицеров из Запретной Зоны приехали в центр и засели в ресторане, весь вечер заказывая оркестру один и тот же шлягер. Славненько они погуляли тогда, угомонившись далеко за полночь, в верхних чердачных комнатах, где обычно содержались проститутки. Наутро гостиницу и ресторан облетела страшная весть: все офицеры и проститутки были найдены мертвыми.

Персонал гостиницы пришел в смятение, многих рвало, на свою беду они вызвали полицейских, те же, не пытаясь разгадать причины ночной трагедии, были прежде всего озабочены тем, как скрыть происшествие от военных властей. Один из сержантов был послан в станицу, чтобы перехватить только что ушедшую уборщицу: он догнал ее почти у самого дома и забил сапогами, тем временем, под предлогом снятия показаний, весь персонал собрали в комнате мертвых офицеров, заперли на ключ и, щедро разлив по коридорам горючее, гостиницу подожгли.

В те дни начальника полиции беспокоили два нарыва, вскочившие у него на затылке. Почесываясь, он смиренно ждал, когда в станицу приедут военные за объяснениями. Он заранее заготовил несколько фляг вина и чачи, собрал с подчиненных крупную сумму на откуп и запер в сейф. Дозорные из числа местной шпаны дежурили с портативными рациями на всех трех дорогах, ведущих в Запретную Зону, губернатор и префект, запасясь изрядным количеством вина и двумя знаменитыми на весь остров школьницами, заперлись на фешенебельной вилле, предаваясь пиру во время чумы. Остров затих в ожидании близкой войны, птицы перестали петь, свиньи — хрюкать, глубоко в своей пещере в Южных горах залег, тягостно воя, несчастный Двувога.

Однако, прошло три дня, а ситуация не изменилась: в станице не было видно ни одного военного, и поселяне угрюмо пили горькую по вечерам.

На четвертый день начальник полиции не выдержал и позвонил в воинскую часть — ответом ему были длинные гудки, как по официальному, так и по секретному номеру.

Вечером пятого дня в порт после штормового перерыва прибыл рейсовый катер, капитан быстрым шагом, ни с кем не здороваясь, направился в префектуру, но не найдя никого на месте, пришел в полицейский участок, где и рассказал весьма странную историю.

Неделю назад, делая рейс на Керчь, который проходил, как известно, мимо уютных пляжей Запретной Зоны, он увидел у самой воды группу спящих на песке солдат, уже тогда отметив довольно странную деталь, а именно: загорали они под проливным дождем. И вот сейчас, на обратном пути, он мог бы поклясться, что они все так же и лежат там, на ветру и, скорее всего, не спят и не загорают вовсе, поскольку слишком уж их раздуло, и вороны клюют их лица.