Энтони Берджесс - Человек из Назарета

— Когда Иоанн выйдет из темницы, чтобы покинуть мое царство, — произнес Ирод, — имей в виду, я не сказал «если», я сказал «когда», — он получит вооруженное сопровождение до самой границы. У меня ведь нет твоих одноглазых головорезов с характерным прищуром, у которых просто руки чешутся пустить в ход свои кинжалы. И еще одну вещь скажу тебе, любовь моя. Если, несмотря на все принятые мною меры предосторожности, Иоанну будет причинен какой-то вред — с этого момента и до моего дня рождения, — всю вину за это я возложу только на одного человека и, смертельно тоскуя, с великой скорбью в душе повелю, чтобы опустился топор палача. Сильно сказано, не правда ли, прелестная маленькая Саломея? А что ты подаришь мне на мой день рождения? Нет, нет, не говори, пусть это будет для меня приятной неожиданностью! Теперь же, мои дорогие женщины, я должен вас покинуть.

Варфоломей с Иаковом-меньшим (Иаковом Иоанна, которому вскоре суждено было стать Иаковом Иисуса) смогли донести свою весть до учителя только тогда, когда барабаны и трубы уже возвестили о дне рождения Ирода. Пророк, вымытый и одетый против воли (хотя иначе ему пришлось бы остаться абсолютно голым) в прекрасную тунику и плащ, из гардероба самого тетрарха, стоял, щурясь от света, у своей бывшей тюрьмы в плотном окружении стражников. В это время остальные стражники, раздавая пинки и удары, отгоняли возбужденную толпу. Иаков не оставался в долгу. Мало обращая внимание на уколы копий и удары мечей, наносимые плашмя, он крикнул:

— Иоанн! Учитель! Посмотри сюда! Мы здесь — Иаков и Варфоломей! — Иоанн обернулся в их сторону. — Послушай, учитель! Мы с ним виделись и говорили. Работа идет хорошо, твои пророчества начинают сбываться. Это известие и его благословение мы получили из его собственных уст.

— Скажите всем моим друзьям и последователям, — ответил Иоанн, — что теперь они могут идти к нему. Здесь моя работа закончена. Меня изгоняют из царства. Я ожидал смерти, но изгнание — та же смерть. Благослови вас Бог. — И стражники увели его.

Последователи Иисуса составляли уже децемвират [96] Децемвират ( лат. ) — союз десяти. ( Примеч. перев. ). — организацию, которая была слишком велика, чтобы обладать прежними свойствами свободной группы случайно собравшихся людей, и теперь с необходимостью должна была приобрести качества манипула [97] Манипул — воинское подразделение численностью от 60 до 120 человек. ( Примеч. перев. ). , преданного своему командиру. Ученики, даже когда их было восемь, редко произносили слово «мессия» и не особенно задумывались над той настоятельной задачей, предсказанной Писанием и громогласно подтвержденной Иоанном, которая состояла в спасении Израиля от греха и создании святого Царства. Воодушевленные учением своего наставника, в котором главное внимание уделялось достаточности хлеба насущного и обличению зла, они тем не менее имели весьма смутное представление о своей будущей жизни. Им виделось, что отныне они будут скитаться по Галилее и помогать Иисусу проповедовать его новую философию тем толпам, которые они смогут собирать, а их собственная убежденность в истине понадобится лишь там, где еще не слыхали о способностях Иисуса как целителя. Нынешняя работа учеников сводилась скорее к сдерживанию толп людей, которые жаждали чудес и не очень-то заботились о том, чтобы платить Иисусу вниманием и прислушиваться к смыслу его учения. Но теперь, с приходом Варфоломея и Иакова-меньшего, ученики стали привыкать к мысли о более высокой цели. Иаков отличался грубоватой прямотой деревенского борца. Варфоломей был более тонким человеком и обладал высокой точностью мысли. Тем не менее существо их речей сводилось к одному и тому же: Израиль должен быть спасен, Иерусалим, хотя и крепкий орешек, поскольку его держат две железные руки — римские оккупанты и синедрион, рано или поздно будет занят, а Царство — не поэтическое словечко, подходящее для песенок Филиппа, но надвигающаяся реальность. Иисус был для них Мессия, Избранный, Помазанник, или Христос, если называть по-гречески, и все, что было сказано в книгах Исаии и других древних пророков, им будет исполнено, причем не через сорок или пятьдесят лет, а в течение ближайших месяцев — десяти, двадцати или тридцати. Симон, который однажды заявил, что все эти скитания, исцеления и проповеди не могут продолжаться долго, в своих предчувствиях оказался прав, хотя он и полагал тогда, что конец их деятельности положат фарисеи. Теперь же Симон знал, что фарисеи непременно будут сломлены, и победит их общественное мнение, которое выковывалось под воздействием нового учения. Римляне? В Писании о римлянах ничего не было сказано. Римляне, как говорил Варфоломей, это временное оккупационное войско — водоросли и обломки деревьев, проплывающие по великой реке жизни Израиля. Иудейская вера их не заботит. Работа Мессии прежде всего должна происходить в мире духа. Мир, где идет купля и продажа, где строятся дороги, ремонтируются улицы и охраняются переулки, где собираются подати, а людей судят за преступления, — это не мир Мессии.

Десять человек были группой посвященных, которых объединяла великая преданность друг другу. Но в этой группе оставалось место и для более частных проявлений дружбы. Так, Филиппа и Фаддея, наслаждавшихся соединением звуков голоса и флейты в приятную, тонкую гармонию, сближала любовь к музыке. Оба они, натуры мечтательные и деликатные, были склонны к искусству, но вовсе не к забою скота. Матфея и Симона, из которых один был когда-то жестоким мытарем, а другой жестоко страдал от поборов, роднило флегматичное смирение перед неизбежными несправедливостями жизни — эта сомнительная благодать часто нисходит на людей среднего возраста. Фому тянуло к Матфею и Симону, но, будучи человеком сварливым и придирчивым, он не стал настоящим другом ни тому, ни другому. Фоме было трудно угодить, и он отличался таким пессимизмом, что непременно остался бы недоволен, если бы дождь, который он, по цвету зари, предсказал на рассвете, к концу дня не пошел бы и не вымочил бы их насквозь. Может быть, это походило на шутку, но оба Иакова быстро стали друзьями. Обычно они находились рядом, что облегчало задачу обращаться к тому и другому по именам: фразы вроде «Я не тебя имел в виду, Иаков, а другого Иакова» почти не произносились. Варфоломей, несколько меланхоличный и задумчивый человек, в свободное время любил собирать травы, а затем проверять, не оказывают ли их случайно подобранные сочетания успокаивающего действия на его желудок, не отличавшийся крепостью, и (по просьбе Фомы) не снимают ли они боли в суставах, возникающие от сна под открытым небом и воздействия резкого, колючего ветерка в предрассветные часы. Варфоломей не был мастером разжигать костры, тогда как Андрей, более или менее добровольно взявший на себя заботы по приготовлению еды для своих товарищей, мог развести костер в мгновение ока (Иоанн помогал тем, что добывал кремни и щепки для растопки). Свои нехитрые блюда Варфоломей просто доводил до кипения, Андрею же, чтобы приготовить рыбу на вертеле или рыбу, запеченную в листьях, нужен был хороший огонь. Бывало, они ссорились, но продолжалось это недолго и случалось нечасто. Обедали они после захода солнца и ели обычно рыбу, зелень, маслины, смоквы и хлеб, запивая все это водой. На рассвете — кусок черствого хлеба и та же вода. Проводя почти весь день в пути, они для поддержания сил жевали плоды деревьев и кустарников, колосья, мясистые листья, и это отвлекало их от мыслей о еде. Иногда семья исцеленного мужчины, женщины или ребенка с радостью подносила им куски холодной баранины, хлеб, кувшины с вином. Гораздо реже их приглашали к столу, где еду подавали слуги.