Энтони Берджесс - Человек из Назарета

— Я должен как-то определить это свое «да».

Послышалось приглушенное бормотание гостей.

— Вам, должно быть, известно, что я освободил Иоанна, — объявил Ирод. — Своего рода акт милосердия в мой день рождения. Нам до него уже не дотянуться, он свободен.

Иродиада с горящими глазами подошла к нему.

— Умно, ловко, моя дорогая! — язвительно сказал Ирод. — Я должен был бы сказать — тебе до него уже не дотянуться…

— Но ты обещал, господин мой! — воскликнула Иродиада. — Слово царя! Пусть воют трубы и грохочут барабаны, пусть все знают, что царь не выполняет своих обещаний!

— Это было теоретическое «да», — спокойно и холодно сказал Ирод. — Здесь я стою на своем. Практическая реализация моего «да» зависит от… Очень хорошо, сделай это, если сможешь. Я предоставляю тебе такое право. Полагаю, это должно удовлетворить тебя.

— У меня есть царский приказ, он уже начертан. Недостает лишь твоей подписи и царской печати.

— И я полагаю, — сказал Ирод, дрожа, только эта дрожь не была вызвана экстазом, — что где-то поблизости, вне всякого сомнения, стоят наготове всадники, ожидающие твоего слова, а у одного из них в сумке острый топор. Но как бы резво они ни мчались, ты все равно опоздала.

Однако продвижение Иоанна к границе Галилеи сильно замедлилось — повсюду его встречали толпы радостных последователей. Одни, наиболее преданные, настаивали, чтобы он говорил перед ними, другие просто требовали крещения водой из его рук.

Иоанн и сопровождавшие его вооруженные люди брели под палящим солнцем по каменистой равнине, когда капитан стражников — человек, восхищавшийся Иоанном больше, чем отваживался это показать, — заметил облако пыли, приближавшееся к ним с той стороны, откуда они пришли, а затем из этого облака выскочил всадник на взмыленной лошади. Он достал перевязанный лентой свиток и вручил его капитану. Тот развернул его, прочитал и не поверил своим глазам.

— Этого не может быть! — воскликнул капитан, в недоумении глядя на всадника. — Здесь какая-то ошибка.

— Никакой ошибки, — ответил всадник. — Подпись, несомненно, царская. Так же как и печать.

Всадник вынул из седельной сумки какой-то черный сверток и стал его разворачивать. А затем продемонстрировал окружающим чистый, новый топор, ярко блеснувший на солнце.

Иоанн сказал:

— Вы, господа, я вижу, потрясены даже больше моего. Так как же будет проходить казнь? Вон я вижу подходящий гладкий камень, который вполне может сойти за плаху. — И он большими шагами направился к этому камню.

Голова Иоанна была отделена от тела тремя ударами топора. Когда она скатилась в пыль, было видно, как губы шевельнулись, но никто не мог сказать, прозвучало последнее слово или нет.

— Я специально захватил с собой мешок, — сказал всадник. — Будь добр, помоги положить ее туда. Подними осторожно за волосы… так… порядок. Да, она тяжелее, чем можно было подумать. Не хочу являться для доклада с руками в крови. Хорошо, теперь дело сделано. Благодарю тебя.

И он во весь опор помчался во дворец, а стражники молча глядели на безголовое тело и на блестящее роение мух, облепивших кровавые отверстия шейных сосудов. Было ясно, что тело придется оставить здесь. Им займутся прожорливые обитатели неба и равнин. Стражники медленно побрели в обратном направлении, и у них уже были готовы лживые объяснения для тех последователей Иоанна, которые, вероятно, снова повстречаются им на пути. Стражники молчали — меж собой им не о чем было говорить.

Когда в пиршественный зал Ирода двое слуг внесли огромное серебряное блюдо, накрытое крышкой, кто-то из гостей пошутил:

— Ага, снова начинаем! Увы, для принятия рвотного слишком поздно. Я уже на стадии переваривания.

Иродиада проследила, чтобы двое слуг сняли крышку. Саломея пронзительно завизжала, завизжала, завизжала, а Ирод как-то странно и очень нерешительно произнес:

— Уберите. Уберите отсюда эту штуку.

Он поискал взглядом виночерпия.

— Ты, — приказал Ирод, — возьми это и выбрось куда-нибудь. — И виночерпий вывалил содержимое блюда в один из очагов.

После этого праздничный пир продолжался недолго.

В ту пору среди сынов Израилевых водились некие люди, и было их немало, которые считали себя последователями Иоанна, но самим Иоанном за таковых никогда не признавались, поскольку упорствовали в неверном истолковании как его учения, так и его замыслов. За фанатичную приверженность идее освобождения Израиля от иноземного владычества людей этих называли зелотами, что значит «ревнители». По какой-то причине они полагали, что яростная деятельность Иоанна в качестве крестителя и его крики о том, что он расчищает путь для Того, Кто Грядет, — не более чем демонстрация неповиновения государству. Поскольку тетрарх Ирод как раз и воплощал в себе Галилейское государство, а Иоанн яростно обличал его кровосмесительное прелюбодеяние, то попыткам зелотов поставить знак равенства между миссией Иоанна и политическим движением можно найти известное оправдание, хотя, конечно, и с большой натяжкой. Как и все люди, увлеченные политикой, они слишком упрощали дело, имея, по сути, очень отдаленное представление об истинных человеческих приоритетах, да и в самой природе человека, если уж на то пошло, разбирались очень слабо.

Когда в том месте, где был обезглавлен Креститель, предавали земле то, что осталось от его тела, рядом с самыми верными последователями Иоанна стояли и пятеро зелотов. Их звали Симон, Иоиль, Амос, Даниил и Саул. Это были люди, беззаветно преданные делу, однако если бы они потрудились заглянуть в себя, то могли бы обнаружить, что в их ревностном отношении к священному и свободному Израилю было что-то от фарисейства.

Используя пророческие обороты, Иоиль гремел:

— Ему отстригли голову, как кролику. Завернули в мешковину, и та насквозь пропиталась его кровью! А затем, словно игрушку, подарили девчонке-танцовщице! Именно теперь мы должны выступить, мы должны действовать именно теперь!

Логика этого заключения была несколько туманной.

Амос заметил:

— Мы жаждем отмщения за смерть нашего вождя. Но нам не хватает вождя, который повел бы нас к отмщению.

— Месть — негодное средство в политике, — возразил Даниил. — Да и сам Иоанн никогда не говорил, что он наш вождь. Он говорил, что должен лишь подготовить путь для вождя.

— Убить Ирода Галилейского! — снова загремел Иоиль. — Нет нужды устраивать военный совет. Мы можем пойти туда прямо сейчас, пока в ноздрях народа галилейского, да и других народов тоже, стоит запах Иоанновой крови. Даже люди самого Ирода моются по десяти раз на дню, чтобы избавиться от запаха крови на своей шкуре.