Анна Козлова - Открытие удочки

Конечно, мне пришлось позвонить Любе и объяснить, почему я остаюсь на три дня в Абу-Даби, мне пришлось пропустить один день на работе и потерять тысячу баксов, но в конечном счете я все-таки заполучила это многострадальное пальто, и в Дейру я ехала пьяноватая и счастливая, надеясь только, что никогда больше не увижу владельца магазина, с которым мы заключили столь оригинальный agreement. [7] Соглашение ( англ. ).

Я была одета именно в это пальто, когда мы с Любой вернулись домой из ресторана Russkaya devochka, где наелись блинов с икрой и напились водки (мы специально попросили прислуживающих ниггеров принести нам водку безо льда, «in the most small glasses [8] В самых маленьких стаканчиках ( англ. ). »), и застали в dinings Дауда, который находился там по приглашению Любиного мужа. Выяснилось, что Дауд служит коммерческим директором в одном из дубайских туристических офисов и имеет какие-то дела с конторкой Любиного мужа — «деда», как она его называла.

Они пили виски, и мы присоединились к ним, переодевшись в халаты и восстановив смазавшуюся в ходе ресторанной пьянки косметику, — к счастью, Любин дед быстро нажрался и вырубился, а Люба перед тем, как заснуть в ванной, успела раздеться догола (пьяная, она всегда раздевалась догола) и станцевать на столе одинокое танго. Мы с Даудом сидели рядышком на диване до семи утра и бесцельно исповедовались друг другу — он рассказал мне историю про хохлушку, которая его обокрала и вдобавок оставила телефонный счет на пять тысяч долларов, а я поведала о Яшаре, заставлявшем меня торговать героином в стамбульских ночных клубах и выбившем мне зуб на заключительном аккорде нашего романа.

— А зачем ты с ним жила? — спросил Дауд.

— Это был такой мужик, которому многое можно было простить, — сказала я, протягивая руку за бутылкой виски, но Дауд опередил меня и разлил виски сам.

— Почему? — поинтересовался он; уже тогда я заметила, что Дауд сопровождает каждую мою сентенцию полным набором вопросительных слов русского языка — то ли он был невероятно туп (так и оказалось), то ли хотел во всем дойти до сути.

— А ты не понимаешь? — в свою очередь спросила я.

— Секс? — В действительности Дауд все понимал.

— Да, секс, — сказала я. — Чем еще можно заниматься с мужчинами?

— Почему ты с ним не осталась? — продолжал допытываться он.

— Что, по-твоему, я должна была мыть тарелки в Турции? — искренне удивилась я.

— Нет.

На этом наш разговор был прерван Любой, которая вывалилась из ванной, завернувшись в полотенце, и сказала: «Ебаный в рот, как можно было так нажраться, я же всю ночь дрыхла в душевой кабине!» Она, разумеется, подсела к нам и попросила меня налить ей виски. «Sweety, [9] Дорогая ( англ. ). — сказала она, — я сдохну, если сейчас же ты не нальешь мне этого гребаного виски и я не выжру его залпом». После этого Люба сильно подрагивающими пальцами приняла из моих рук полстакана чистого виски (лед, который мы заказывали накануне, давно растаял), опрокинула его в себя и закурила.

— Уже гораздо лучше, — сказала она своим обычным тоном, чуть растягивая слоги. — Главное — справиться с блевотиной после первого стакана, а потом ты уже чувствуешь себя свободной.

Мы выпили еще одну бутылку, после чего Дауд отправился в офис.

Что касалось нас с Любой, то мы никуда не спешили и начали нажираться с утра.

— Понравился он тебе? — спросила она, нетвердо поднимаясь с дивана, с явно прочитываемым намерением отправиться к бару и достать еще одну бутылку.

— Да, он ничего, — ответила я.

— Ничего! — передразнила меня Люба. — Я сама хотела с ним переспать примерно год назад. Я пришла к нему в офис без трусов и сказала: «Знаешь, Дауд, на мне нет трусов», а он мне ответил: «Люба, вам купить трусы?»

Мы расхохотались.

— Эти гребаные суки все такие, — пьяно разглагольствовала Люба, закуривая сигарету не с той стороны, — не хотят мешать секс и бизнес. Сколько у меня было арабов, и я могу тебе сказать… — Люба на секунду потеряла нить повествования, но довольно быстро вспомнила, о чем шла речь. — Тоска, — сказала она. — Они не способны потерять голову, как мы, если мы действительно любим кого-нибудь… Поехать в другой город, в другую страну… — Она сделала неточное движение, пытаясь стряхнуть пепел, и рухнула на пол.

Мы снова залились пьяным хохотом, и я тоже сползла с дивана.

— Что бы я хотела… — Люба снова взяла сигарету в рот не тем концом, и я была вынуждена вырвать ее, прикурить по-человечески и вернуть ей. — Спасибо, — сказала она, — Дауд бы, наверное, сказал: «Люба, вам купить новую пачку?» Я бы хотела влюбиться в кого-нибудь до безумия — понятно, что он окажется очередным никчемным хуем, но мне, честно говоря, все равно. Пускай у него не будет ни хуя денег, если я полюблю его, я все сделаю сама — ему останется только ходить по ресторанам и подписывать сраные счета. Я бы родила ему ребенка. Ясно, — Люба залпом допила свой стакан и передернулась, — ясно, что этим сукам не нужны дети, но я так хочу ребенка, девочку, я бы ей все дала, я бы жопой своей расплачивалась, чтобы только у нее было все самое охуенное в этой жизни…

— Любаня, — из спальни появился Любин муж, в костюме с галстуком, и решительно направился к двери, — больше не пей. — Не дослушав Любиного ответа, выражавшего гипотетическое согласие или несогласие с его пожеланием, он ушел.

— Да, мать твою! — разнузданно крикнула Люба закрывающейся двери. — Ты сказал, и я перестала! Я тебе тут, блядь, не Манька, чтобы полы тереть и тебя слушать.

Я валялась на персидском ковре в смеховой истерике, когда Люба наконец, высказав все, что она думает по поводу сомнительного авторитета собственного престарелого мужа, сползла ко мне и спросила:

— Ты жрать не хочешь?

— Дико, — ответила я.

— Тогда надо позвонить вниз, этим долбаным ниггерам, и сказать, чтобы они волокли сюда шишдаук, копченый salmon [10] Лосось ( англ. ). , этот их сраный джяджик, охуенное количество льда, пять бутылок австралийского красного и чтобы еще все здесь накрыли и стулья подвинули…

— Звони. — Я протянула ей телефонную трубку.

— Звони лучше ты, я сейчас просто ни слова не скажу на этом гребаном английском, — ответила Люба.

Я действительно позвонила в room service и заплетающимся языком заказала нам жратвы. Мы поели и завалились спать прямо в dinings, а когда я проснулась, был уже вечер — в окна струилась бесчувственная чернота, пунктирно прерываемая светом фар проносившихся мимо машин, и Люба, снова пьяная, разговаривала с кем-то по телефону.

— She likes you… — говорила она. — Yes, sweety, she told me. [11] Ты понравился ей… Да, сладенький, она мне сказала ( англ. ).

— С кем ты разговариваешь? — спросила я, протирая глаза и отмечая, что на столе стоят две неоткупоренные бутылки австралийского и неизвестно откуда взявшаяся бутылка водяры — судя по всему, проснувшись, Люба заказала водяру и теперь нажиралась, смешивая ее с апельсиновым соком.