Джим Додж - Не сбавляй оборотов. Не гаси огней

Однако, к моей чести надо сказать, что к детям я так и не приблизился; я подавил желание, едва оно возникло. Но успею ли в другой раз? Я забарабанил кулаками по рулю в надежде сломать либо руль, либо свои кости, а может, и то и другое — сгодится любой предлог, только бы вылезти из этого шикарного белого «кадиллака» и убраться подальше. Но с каждым ударом я чувствовал все более твердую уверенность: единственный путь — это путь вперед, причем как можно быстрее. Я слишком поздно понял, что уже не могу остановиться. Сердце захлестнула волна свободы — возлюбленной неотвратимого рока — и я оседлал ее.

При въезде на эстакаду объявилась моя душа, на этот раз на заднем сиденье. Подавшись вперед, душа зашептала:

— Джордж, еще немного, и быть беде. Давай лучше поведу я. Ты уже не в состоянии сдерживаться.

— Слушай, исчезни и больше не появляйся, — сказал я. — Проку от тебя никакого.

Душа засмеялась.

— Да мне-то что, Джордж, исчезну. Уж будь уверен.

И исчезла; стало тихо и как-то неспокойно.

Через пять минут и десять миль я решил снова включить радио и услышал Полуночного Пилота:

— Ага, Пилот вернулся из путешествия по тропе вуду и что же?.. Неужели нам не было весело? А что там у вас в эту ночь, когда бесноватые, прикованные к стенам, обрывают цепи и рыщут в ночи, чтобы затеять игрища с мертвыми и заморочить невинных? Вы все еще топчетесь на месте? Продолжаете продолжать? Надеюсь, друзья мои, надеюсь, потому как если жизнь не идет тебе навстречу, уж лучше ты сделай шаг к ней. Что бы это ни значило в такую кишащую вурдалаками ночь. Возьми и скажи им, что Полуночный Пилот, диджей-заступник всех глупцов-мечтателей, молится за твою душу каждую ночь, а в Хеллоуин и на Пасху произносит молитву дважды. Lapidem esse aquam fontis vivi. Obscurum per obscurius, ignotum per ignotius. [44] Камень есть вода живого источника. Темное через еще более темное, неизвестное через еще более неизвестное (лат.). Да. И пребудут с тобой боги, дитя.

А теперь, раз уж мы взялись пробуждать в вас мужество, без которого не одолеть пути, или указывать путь, без которого не обрести мужества, продолжаем слушать Джона Сизонса с его очередными экскурсами в демонологию.

— Зовут меня Блэк Барт. [45] Ковбой-грабитель, реальное историческое лицо. Вот все спрашивают: чего это я грабил почтовые кареты «Уэллс Фарго»? [46] Компания экспресс-почты. Может, мистер Уэллс или мистер Фарго меня чем обидели? Да нет, ничего такого не было. Просто я тут покумекал и решил — раз ребята такие деньжата возят, чё ж их не грабануть.

— Вот так так! — воскликнул Полуночный Пилот. — К нам пожаловал сам Джек-фонарь, да еще и с бикфордовым шнуром. Однако не могу не согласиться: деньги, когда их много, опасны. Так что если они у вас накапливаются, высылайте их мне — одной головной болью меньше. Ну вот, пока вы тут постигаете гармонию духа, изображу-ка я парочку собственных номеров. Мог бы шлепнуть по стопке пластинок — проверить, не склеятся ли, но лучше я по случаю Хеллоуина продемонстрирую настоящий класс — чтоб холодком замогильным повеяло. Все по-честному, притащу вам таких гостинцев, что слюнки потекут. И не просто отличную музычку и эксклюзивную демонологию Джона Сизонса, но такое, такое… Впрочем, сгорайте себе от любопытства, пока ваш покорный слуга нанесет визит Королю Ящериц и бросит пару-тройку снежков в луну. Я мигом, Джек, а после сочтемся — слово даю.

В эфире все смолкло. Я бы выключил радио и послушал что-нибудь из коллекции Донны, но не хотел пропустить выступлений Джона. Мне нужно было слышать каждое его слово. Оно связывало меня с реальностью, я почему-то был уверен, что Джон живет, пока я его слушаю. Я думал о своем друге, погрузившемся в кому, и мне вдруг стало интересно, похож ли он сейчас на Элмера с его улыбкой.

Я и сам будто погрузился в кому, голова затуманилась, как и ночь, проносившаяся мимо на скорости, вокруг так и полоскались тени — рваные паруса, волны захлестывали мозги, которых я, может, давно уже лишился — совсем свихнулся, однако домой все же двигался. Машина мчалась вниз по западному склону Скалистых гор в направлении Солт-Лейк-Сити; не успел я и глазом моргнуть, как уже подъезжал к городу. Яркие огни вывели меня из транса. Я стал посматривать по сторонам в поисках своего приятеля, зеленого динозавра. Но когда так и не увидел знакомой вывески, почувствовал, будто утратил частичку магических способностей. Заправиться я решил в «Коноко», рядом с развязкой. Мочевой пузырь чуть не лопался, но я не вышел из машины, сидел с наглухо задраенными окнами, оставив только небольшую щель, через которую и попросил заправщика, чтобы залил бак бензином лучшей марки. Мне казалось, что если я заговорю, о чем думаю, меня в момент окружат полицейские машины, не успеешь даже бросить клич: «Становись к стенке, мать твою!» [47] Клич некоторых группировок радикально настроенной молодежи 1960-х. Мне очень не хотелось разлететься на части, только лететь — прямиком к Тихому океану, выжав газ до отказа. Парню, заправлявшему мой «кадиллак», я дал двадцатку, велев оставить сдачу себе, неважно, будет он молиться за меня, проклятого судьбой идиота, или нет. И выехал с заправки, наращивая скорость.

Когда хочется отлить, что аж к горлу подступает, лететь ничуть не проще, чем стоять, так что в самом начале долгого и безрадостного пути через солончаковые равнины между Солт-Лейк-Сити и Вендовером я прервал бег — остановился у обочины и сделал свои дела, оценив тот факт, что получаю огромное удовольствие от такой малости. Ночь выдалась до того морозной, что струя дымилась, впитываясь в освещенную луной землю. Ничто так не промывает мозги, как мощный, основательный слив — судя по объему жидкости, я должен был достичь просветления; однако, видать, у меня просто закружилась голова, потому что я спросил душу, как будто она была рядом:

— А солончаки, они не души высохших океанов? Тебе не кажется, будто мы уже на берегу? Если у нас ничего не выйдет, может, вообразим, что мы уже на месте?

Но души не было. Не было и ответа. Однако я чувствовал ее, чувствовал, как она ждет своего часа, терпеливо, как валун, который знает, что однажды превратится в песок для песочных часов. Такова была она, однако я видел ее сущность — она была ветром. Я стоял, держа член, и вдруг вспомнил детство, мне тогда было десять: откуда ни возьмись налетел сильный ураган, и я с ужасом наблюдал, как он срывает лепестки с роз в саду, как швыряет их, разноцветные, в окна, налепляя на дребезжащие стекла. Утром отец посмотрел на разоренный сад — то был единственный раз, когда я видел его плачущим. Воспоминание вызвало слезы и у меня. «Помоги мне, душа», — попросил я, не зная, к кому обращаюсь, к отцовой душе или своей, наверно, к обеим, потому что нуждался в серьезной помощи. Если только души помогают. Но душ не было. Не было и ответов. Я вернулся к машине, завел мотор и помчался, пожирая милю за милей.