Джим Додж - Не сбавляй оборотов. Не гаси огней

Душа поднесла руку ко рту, стерла липкую пену и размазала по стеклу.

— «Хоки-поки»! [49] Популярный в США 50-х танец. — выкрикнул я, — такая ярко-оранжевая, с желтым «глазком». Отдаешь всего себя и берешь всего себя же. «Пастушка» — бледно-розовая, даже белая по сравнению с моей шляпой.

Я сдернул с себя шляпу и помахал перед заляпанным пеной размытым лицом души, чтобы она ничего не увидела, а сам тем временем резко крутанул руль влево — «кадиллак» завертелся, описав полный круг, после чего я дал по газам и крутанул вправо.

Мутная пленка пены на стекле не давала разглядеть дорогу как следует, но, похоже, душу я сбросил. Однако во мне как будто что-то оборвалось, когда я услышал, как она начала резко притоптывать по крыше, а потом пустилась в пляс, весело напевая:

ТОП. ТОП. Крыша прогибалась, а обшивка на потолке салона трещала по швам.

ТОП. ТОП. Топот по крыше.

У меня уже уши закладывало. Затормозив, я рывком дал задний ход, после чего исполнил свой «топ-топ»: со всей силы вдарил по тормозам. Но душа даже не шелохнулась.

— Кто я? — верещала она. — Кто, кто я?.

И снова давай петь, на мотив из мультфильма про моряка Попая:

— А ты, Джордж, — пробормотала душа, — ты — простодушный Моби Дик.

Крышу пробил кончик гарпуна — зазубренное острие вонзилось в сиденье, пройдя так близко от моей головы, что задело поля шляпы. Гарпун! У меня такое в уме не укладывалось.

— Дай я поведу! — потребовала душа. — Ты свое уже откатал. Все, конец!

Я не обращал внимания. Так и гнал, выжимая сцепление, аж тахометр зашкаливал. Нос «кадиллака» задрался — настоящий гоночный автомобиль на старте. Душа прыгнула обратно на капот и начала притоптывать в танце, но потом вдруг остановилась:

— Дай мне порулить. Я знаю, что тебе нужно, знаю, что ты ищешь.

И снова пустилась в пляс: топ-топ… топ-топ… топ-топ… Я переключился на вторую передачу, но она даже не покачнулась.

Ревел мотор, орала танцующая душа, кровь стучала в висках, но я вдруг отчетливо услышал голос из радио, голос, который слышал лишь однажды, четыре слова. Мальчуган, передразнивающий мать: «Пошевеливайся же!.. Мы опаздываем!» Эдди! Я тормознул так, что головой стукнулся о руль.

Душа, по-прежнему сидевшая на капоте, начала одними губами и с жуткими ужимками повторять за Эдди, вещавшим из радио: «Это был мой любимый рисунок. Лошадки — на самом деле олени, которые умеют принимать сигналы от душ через рога-антенны, совсем как у телевизора. Большой красный цветок получает сигналы от солнца и направляет оленям. Простой красный цветок, я даже не знаю, как он называется. Длинная зеленая машина должна найти цветок и оленей. Ей нужны большие, толстые колеса, потому что дорога дальняя, а цветок спрятан, и олени скачут быстрее ветра. В середине — солнце; ну, это и так понятно — чтобы все видно было. Я не хотел потерять рисунок».

Я остановил машину, подтянул колени до самой груди и со всей злости пнул радио. Послышался звон бьющегося стекла и женские крики.

— Все кончено, Джордж, — донесся из радио мягкий голос души.

Я продолжал пинать радио, снова и снова: с каждым ударом из него доносились женские крики, а душа повторяла, что все кончено, что пора уже угомониться. Я потянулся к шарманке Джошуа — вынуть батарейку и запустить ею в радио, вырубить его наконец, когда на глаза мне попалась канистра с бензином для плитки, стоявшая на полу перед задним сиденьем. Одним рывком я схватил канистру, перебросив через спинку переднего сиденья, и со всего маху вмазал по радиоприемнику. Женщина закричала. Я уже замахнулся для очередного удара, когда понял, что кричит Кейси. Я никогда не слышал ее криков, но голос узнал. Канистра выпала у меня из рук на соседнее сиденье. От удара о радиоприемник тонкий металлический корпус дал трещину. Струйка вытекала беспорядочными толчками, пропитывая сиденье. От бензиновых паров у меня защипало в носу, по щекам покатились слезы. Я беспомощно откинулся на спинку. Душа, с победоносным видом глядевшая на меня сверху вниз, усмехнулась.

— Садись за руль, — сдался я.

Провел рукавом по лицу, стирая слезы, а когда снова открыл глаза, моргая, обнаружил, что лежу на капоте «кадиллака» и, прижавшись лицом к стеклу, смотрю прямо в пустые глаза моей души.

— Джордж, — ласково сказала она, — если хочешь жить, швырни себя смерти как горсть монет в колодец желаний.

Она перегнулась назад — поставить пластинку. Я знал: задумав поиздеваться надо мной, она включит «Chantilly Lace», поэтому остолбенел, услышав вместо Боппера звук приближающегося поезда — далекий гудок вспарывал тьму. На долю секунды мне показалось, что мы встали на железнодорожных путях; я бы тут же сиганул, если бы меня не прижало к лобовому стеклу — душа выжала сцепление и переключилась с первой передачи на вторую. По мере приближения поезда мой мозг заполнился цветущими белыми розами. Я выкрикивал их названия, а душа мчала вперед; ураган срывал лепестки, бросая их в соленую тьму.

— «Золушка»! «Белый король»! «Белая мадонна»! «Белое перышко»! «Белый ангел»! «Туманная заря»! «Беспечное мгновение»!

— «Беспечное мгновение»?! — душа разразилась хохотом. До того развеселилась, что вырубила передние фары.

Итак, мне суждено умереть. Стать блюдом для роз, пищей для сна. «Какой прекрасный сон», — сказала мне мама; сад пылал, а визжащий поезд рассекал мой череп, стирая из памяти имена одно за другим. Я глянул на себя — остался один скелет. Вдруг меня охватило ощущение невероятной безмятежности — я спокойно стоял на капоте «кадиллака». Отвесив поклон душе, я легко запрыгнул на крышу. Ветер пел, пронизывая мои кости. Я ощутил давление в каждой косточке, когда обхватил ладонями торчащий из крыши ствол гарпуна и одним движением выдернул его. Спрыгнув обратно на капот, я размахнулся деревянным стволом со всей силы и пробил лобовое стекло.

Душа с усмешкой глянула на меня снизу вверх:

— Долго же тебя пришлось ждать, Джордж. Я уж думала — придется действовать самой.

Я нырнул в разбитое окно, стремясь добраться до ее горла.

Мои руки из плоти и крови крепко держали руль в том самом месте, где недавно его обхватывали руки души — я гнал по прямой со скоростью сто тридцать миль в час, уносясь в блестящую крупинками соли темноту. Я мог бы ехать так и ехать, если бы мотор не взорвался.