Су Тун - Рис

Завидев ступившего на перекресток У Л ун’а, Чжи Юнь, издав радостный вскрик, стиснув пригоршню семечек, наперебой ускользавших сквозь сжатые пальцы, помчалась навстречу, схватила его за рукав и на миг потеряла дар речи. У Л ун был чуть более словоохотлив:

– Чего прицепилась? Мне надо отца твоего повидать.

Не найдя, что сказать, Чжи Юнь молча пошла за ним вслед, утирая ладонью залитые влагой глазницы.

У Л ун с постной миной открыл дверь лабаза. Хозяин с Ци Юнь были в зале.

– Вернулся? – хозяин, бледнея, стал медленно приподнимать над прилавком свое одряхлевшее тело. – Но... Как хорошо, что вернулся.

У Л ун, не ответив, взглянул на Ци Юнь, на хозяина, вновь на Ци Юнь и внезапным ударом ноги опрокинул корзину для риса.

– Товар-то привез? – задал авдруг вопрос обомлевшая было Ци Юнь.

– Рис на пристани, в лодках. Чай, сами в лабаз привезёте, – У Л ун, провожая глазами катившуюся вдоль прилавка корзину, шагнул за ней вслед и пинком, чрез раскрытую дверь, выбил прямо на двор.

– Что ж как мало пиратам речным заплатил, – обернувшись к прилавку, он вперил в хозяина злобой сверкающий взгляд. – Только палец один у меня на ноге отстрелили. Сказали, за эти гроши только палец, всей жизни не купишь.

– Не знаю, о чем ты. Устал, так иди отдохни, – хладнокровно ответил хозяин, толкнув в бок Ци Юнь. – Ты горячей воды принеси. Пусть с дороги умоется.

– Нет, вы на ногу мою посмотрите! – согнувшись, У Л ун сдернул левую т уфлю с носком и забросил ступню на прилавок. – Взгляните-ка: пальца как н ебыло; столько кровищи в тот день истекло... Ну, что скажете? Ст оит оно ваших денег?

Не выдержав вида израненной плоти, хозяин отпрянул, зашедшись в безудержном кашле.

– Ты мерзость свою убери! – голосила Ци Юнь. – Убери её к чертовой...

– Мерзость у вас в головах, – вскинув ногу повыше, У Л ун обернулся к забившейся в угол Чжи Юнь. – Сначала дешевку мне в жены всучили, теперь извести меня вздумали. Мне не понять ваших чертовых плутней.

Чжи Юнь, объедая пунцовые ногти, зажалась в своем уголке, избегая пронзительных взглядов У Л ун’а:

– Ты так на меня не смотри. Ничего я не знала!

– Нет, вам меня не погубить, – наконец сняв увечную ногу с прилавка, У Л ун, расплываясь в невнятной усмешке, напялил холщевую т уфлю. – От Неба везунчик я. Выживу там, где другие погибнут.

Слегка припадая на левую ногу, У Л ун, как ни в чем не бывало, поплелся на двор. У ворот на бамбуковой жерди покрытая коркою льда досыхала его одежонка. Он вытянул руку, сжав пальцами мерзлую ткань. В его плоть проникал лютый холод, язвящий по самые кости. В глазах неотвязно мелькали картины речного разбоя. В ушах раздавались слова влезших в лодку пиратов. В стопу, что готова была разломиться от боли, впивалась свинцовая пуля. Ведь я их ничем не задел, так за что же они так упрямо изводят меня? Зачем ищут мне смерти? Он яростно дернул за твердый кусок полотна, взявшись стаскивать с жерди промерзшее платье.

Увидев У Л ун’а, спешащего прочь из лабаза с одеждой подмышкой, Чжи Юнь, изрыгая портовою брань, преградила дорогу:

– Далёко собрался?

У Л ун отпихнул раздобревшее тело жены. Та, вцепившись в рукав его куртки, помчалась вослед:

– Да куда же ты?

– В баню, – У Л ун сбавил шаг, и, застыв на ступеньках крыльца, не спеша обернулся. – Ты думала, я из лабаза уйти собираюсь? Зачем? Я твой муж, я наследник лабаза Большого Гуся. Если будете гнать, всё равно не уйду.

Двинув мерзлой одеждой по грязной стене, он с усилием выдавил:

– Я не уйду!

Он лежал на кровати в одном кулаке от Чжи Юнь, но когда та задула фитиль, У Л ун сел, поджав ноги, и долго молчал, вырывая кривыми ногт ями один за другим волоски из своей бороды:

– Темнота. Застилает глаза темнота...

Расслышав сквозь сон его голос, Чжи Юнь приоткрыла глаза, огляделась вокруг. В самом деле кромешная тьма. А У Л ун всё сидит, возвышаясь над ложем надгробной плитою. «Чему удивляться? – смекнула Чжи Юнь, – солнце рано за горы садится. А зимние ночи терпеть тяжело. Каждый борется с этим, как может».

Чжи Юнь задремала. Но что-то заставило вновь пробудиться. У Л ун. Его темный, едва различимый в сгущавшихся сумерках лик, нависавший над самым лицом. Он смотрел на нее. Он рассматривал, как она спит. Чжи Юнь слезла с кровати, на ощупь прокралась к ночному горшку, зашуршала бумагою и, отстранив занавеску, окинула взглядом У Л ун’а. Тот тем же надгробьем сидел на кровати.

– Сидишь и глядишь на меня среди ночи, – со сна еле внятно бурчала Чжи Юнь. – А откуда мне знать, что за чертова мысль у тебя в голове? И гладишь-то всё так, что любой убоится.

– Я должен как следует вас рассмотреть. Вы, семья, мне желаете смерти. Откуда мне знать, отчего вы меня ненавидите?

– Я тут причем? – Чжи Юнь громко зевнула и юркнула под одеяло, зарывшись в него с головой. – Холодина. А спать-то как хочется. Ты невредимым вернулся, и ладно.

– Целехонек… кроме дырищи в ноге! – У Лун с криком стащил одеяло с Чжи Юнь, двинув прямо в лицо ей увечною плотью. – Ты видишь подтеки? Ты будешь лизать мою кровь. Ты не будешь, папашу заставлю. А нет, так сестрицу твою. Меня ваша семья изувечила. Я вас заставлю почувствовать вкус моей крови!

– Рехнулся?! – Чжи Юнь со всей мочи рванула назад одеяло. – Да раньше бы знала, давно б досточтимый с тобой разобрался. Не ногу, башку б прострелили. Тогда б не явился меня донимать!

– Господином меня не стращай! – вскинув плечи, У Л ун дал жене оплеуху. – Дешевка вонючая. Думаешь, кто ты? Ты – драная тапка: два дня поносили и бросили. Раньше была на ноге господина, теперь на моей, и впредь я тебя буду учить! Я твой муж!!

Прикрывая руками лицо, Чжи Юнь было застыла во тьме, но вдруг – «Ааа!» – завопив, подскочила к У Л ун’у, хватила подушкой ему по башке, поддал аголовой ему в грудь, понося в выражениях наисквернейших:

– Да кто ты такой, чтоб мамуле пощечину дать?! Да мамуля елду твою песью...

У Л ун был сильнее. Он снова и снова пихал прочь Чжи Юнь, пока та, рухнув ниц, не схватила его за стопу, что есть силы зажав меж зубов средний палец. За явственным хрустом раздробленной кости последовал бешеный вопль.

– Ты мне только Чжи Юнь покалечь, – надрывался дубасивший в двери на п ару с Ци Юнь, разъяренный хозяин. – В тюрьму упеку!