Сирил Массаротто - Первый, кого она забыла

Я прошел через все общие залы, но мамы там не было. Наверно, она у себя в палате. Взбегая пешком на четвертый этаж (никаких лифтов, за последнее время я набрал лишнего веса, надо снова приниматься за гимнастику), я подумал, а здесь ли сегодня Клара, что-то я ее не видел. Вчерашний вечер в ресторане прошел неплохо, я задавал ей десятки вопросов, потому что страшно боюсь пробелов в разговоре, а еще потому, что мне нравится слушать, как она говорит, но вот работает ли она сегодня, я не спросил. Хорошо бы увидеть ее. Вчера она была такая красивая, нарядная, я никогда ее такой не видел, здесь-то она все время ходит в своей пастельной униформе и пластиковых босоножках… Когда она вошла в ресторан, в простом черном платье и на каблуках, я, наверно, вылупил на нее глаза; надеюсь, она ничего не заметила. Мы смеялись, разговаривали по душам, но не поцеловались. Я даже не попытался. Не хочу торопить события. И потом, мне хотелось бы больше уверенности.

Четвертый этаж, я запыхался, конечно, но не слишком. Вхожу в коридор и сразу вижу Клару. Она стоит в дверях маминой палаты, прислонившись плечом к косяку, и смотрит внутрь комнаты. Мне становится тревожно, я иду к ней.

— Здравствуй, Клара. Что тут у вас происходит?

— Здравствуй, ничего страшного, не беспокойся. Но я думаю, что ее лучше сейчас не трогать, она, наверно, скоро перестанет. Смотри.

Мама стоит перед дверью спиной к нам. Ее правая рука сжата в кулак, она раскачивает ею взад-вперед, потом резко разжимает и смотрит в глубь комнаты, куда-то около стены. Потом она приподнимает правую ногу и ставит ее прямо на левую; чтобы удержать равновесие, ей приходится развести руки широко в стороны. Добившись устойчивости, она начинает странно, вприскочку, продвигаться вперед, потом внезапно ставит правую ногу обратно на пол.

— Что это она делает?

— Ты не понимаешь?

— Нет.

— Погоди, она еще не закончила, сейчас все начнется сначала.

Мама снова принимается за свое странное действо: наступает ногой на ногу, продвигается вперед и снова ставит ногу на пол. Но на этот раз, добравшись до стены и сделав последний скачок, она высоко поднимает руки. Выглядит она очень возбужденной.

— Ну что, теперь понял?

— Нет, не понял.

— Я думаю, что она играет в классики.

— В классики?

— Да, я уже довольно давно за ней наблюдаю и почти уверена в этом.

— Да?..

— Подожди, она снова идет к нам, сейчас начнет все сначала. Гляди, она прицеливается и бросает камешек, видишь? Теперь она скачет на одной ножке, вернее, думает, что скачет, потом, там, где две цифры стоят рядом, она расставляет ноги, потом опять скачет на одной ножке, и, смотри внимательно, она немного теряет равновесие — оп-ля! — потом снова расставляет ноги, где последние цифры стоят рядом, и, наконец, добирается до «неба». И выигрывает.

— Да, ты права. Похоже, она довольна.

— Мне тоже так кажется.

— Она каждый раз выигрывает?

— Да. По крайней мере, с того момента, как я за ней наблюдаю. Не меньше десяти раз подряд. Когда она скачет, это не так уж впечатляет, но в чем она действительно сильна, так это в бросании камешка… Каждый раз — в яблочко! Мне такое никогда не удавалось, а ведь перед тобой — бывший профессионал по классикам! Ужас школьных переменок!

Я рассмеялся, она улыбнулась в ответ, радуясь, что развеселила меня. Я провел рукой по ее спине, до самого низа и погладил изгиб поясницы.

— Руки прочь, донжуан! Если нас увидят, у меня могут быть неприятности.

— Да, прости.

— Отложи это про запас для другого раза, ладно? Впрочем, в следующий раз я тебя приглашаю. И не в ресторан, а к себе домой, мне хочется тебе что-нибудь приготовить! Идет?

— Все, что пожелаешь! Мне бы не хотелось вызвать неудовольствие ужаса школьных переменок…

— Вот и правильно. Потому что в шарики я побеждала всех мальчишек.

— Респект!

— Я же говорю — просто убийца!

Быстро оглянувшись по сторонам, она чмокает меня в губы. После чего уходит, чтобы продолжить обход. Я же замираю на несколько мгновений на месте с улыбкой на губах. Мне кажется, что, после того как она прикоснулась к ним поцелуем, они стали сладкими, или нет?

Потом туман у меня в глазах понемногу рассеивается. Возвращаемся в действительность. Мама по-прежнему выделывает перед кроватью свои причудливые манипуляции. Бросает камешек, потом — скачет на одной ножке, потом — на двух, широко расставленных, потом — последний прыжок. Она улыбается, поднимает руки: опять победа! Мама на седьмом небе от счастья.

— Дважды шесть — двенадцать. Трижды шесть — восемнадцать. Четырежды шесть — двадцать четыре.

— Хорошо. Продолжайте.

— Пятью шесть — тридцать. Шестью шесть… тридцать шесть!

Это просто. Нет, честное слово, эти их упражнения… Можно подумать, что мне четыре года — таблицу умножения им повторяй! Надоели мне эти тренинги — смерть…

А школу я любила. Помню, как-то раз я упала и ободрала коленку, потому что была в юбке, кровь сильно текла и даже кусочек кожи болтался. Я так плакала, что учительница дала мне конфет. Оказывается, они у нее лежали в ящике стола. Меня это тогда очень удивило, я думала, что у учительницы в ящике — только ручки, бумага, циркули всякие, мел. А оказывается, нет, там, в ящике, были еще и леденцы с лакрицей. Надо признаться, что они меня действительно утешили. Добрая учительница, она потом умерла, но нам ничего не сказали, я узнала об этом только через несколько лет. Вместо нее появился странный мужчина, мы с девочками его совсем не любили, называли Дракулой, потому что он был очень бледный и все его боялись.

— Ну, Мадлен, идем дальше, теперь посложнее. Начинаем с семидесяти семи и каждый раз отнимаем семь. Хорошо?

— Хорошо. Значит, семьдесят семь. Хорошо. Семьдесят.

— Так, дальше.

— Так, было семьдесят, значит… э-э-э-э… шестьдесят три. Потом, это будет… пятьдесят… Пятьдесят два?

— Нет.

— Знаю, знаю, пятьдесят три!

— Нет, Мадлен. Сосредоточьтесь. Шестьдесят три минус семь равняется?.. равняется?..

— Пятьдесят… четыре?

А в другой раз, тоже в школе, у моей сестры украли пенал. Тот мальчишка, сын нашей соседки, так сильно ударил по мячу, что он перелетел через ворота и разбил окно в детском саду, рядом с нами. Ну и влетело ему тогда! По полной, нам всем было не до смеха. Нет, хорошо все же было в школе.

— Ну же, Мадлен, вы отвлекаетесь. Еще одно усилие, пожалуйста, отнимаем каждый раз по семь. Вы остановились на шестидесяти трех.

— Да, шестьдесят три.

— Ну и? Шестьдесят три минус семь это будет?.. это будет?..

Нет, она действует мне на нервы! Та, другая, — хорошая, добрая, а эта — такая высокомерная, нет, это совсем не то!