Евгений Сатановский - Моя жизнь среди евреев. Записки бывшего подпольщика

Погром вообще сильно помогает осознать свое место в отечестве. Как и изгнание из сельской местности в переполненные местечки, где нет ни работы, ни жилья. А также прочие запреты и ограничения. Что в качестве побочного следствия происходящего породило великую идишскую литературу конца XIX – начала ХХ века. Шолом-Алейхем с его Тевье-молочником, Мойхер-Сфорим, Шолом Аш и прочие. Слабое утешение.

Вследствие его управленческих «талантов», помноженных на гиперактивность где не надо и торможение там, где оно смерти подобно, Николай II добил страну. Две ненужных войны. Вследствие их – две революции. Ссора с армией. Дрязги при дворе. Распутин. Потеря верховной властью остатков уважения и легитимности. При надувании щек, самолюбовании и самоуспокоенности, достойной удивления. И все. Конец трехсотлетней империи. И после всего этого не его дед, а он – царь-мученик?!

Царь-идиот – да. Которого нужно было не на престол сажать, а держать от власти как можно дальше. Ни Столыпин, ни Витте ему не помогли. И не могли помочь. При этом честолюбив он был до крайности. Почему на переписи в графе «профессия» и начертал собственной императорской рукой без малейшего чувства юмора: «хозяин Земли Русской». Вскоре после чего был благодарным народом свергнут безо всяких потуг масс подняться на защиту самодержца и самодержавия.

Отечественному руководству вообще, как правило, не везло с управляемой страной. Причем вместо того, чтобы подобрать себе другую страну или другую профессию, оно вечно на Россию жаловалось. Разве что фразы типа исторического «гов-ный попался расклад» цари не произносили. Родной город у них был в точности тот же самый, но воспитание другое. А в остальном никакой разницы.

Евреи, которые призваны были за все ответить, к 1917 году после почти трех десятилетий воспитательной работы со стороны черносотенцев и патриотической шпаны прочих разборов, если не состояли в революционерах, то им сочувствовали. Как, впрочем, и вся более или менее приличная российская публика. Поскольку правительство все, что могло сделать для подрыва авторитета власти, сделало. Отношения с образованными слоями общества похоронило. Авторитет православной церкви, превратившейся в идеологический департамент режима, обнулило. Национализм и шовинизм в худших формах разожгло.

Сначала по отношению к евреям. Потом к японцам и китайцам. Наконец, к немцам. Вот все это по ним по всем, начальствующим, в конце концов рикошетом и ударило. Закон бумеранга. За что боролись, на то и напоролись. Хоть в тогдашней Северной Пальмире. Хоть на сегодняшней Рублевке. После чего причитания современных патриотов о геноциде русского народа от рук сионских мудрецов звучат странно. Если человеку давать возможность безнаказанно преследовать, грабить и убивать одних, почему он на них должен останавливаться? Вот никто и не остановился. О чем хорошо было бы вспомнить нынешним. Но куда там…

В 1917 году государственная машина рассыпалась на шестеренки. Царь отрекся. Временное правительство оказалось слабым, болтливым и недееспособным. И было снесено на раз: защищать его было некому. В дальнейшей борьбе за власть победили самые жесткие, не останавливавшиеся ни перед чем – большевики. После чего во внутренней борьбе взял верх самый коварный и жестокий. Сталин. Который никому не верил. Ничего не стеснялся. Ни перед чем не останавливался. Поэтому, что бы ни говорили его поклонники, для своих его режим был хуже, чем гитлеровская оккупация. За вычетом геноцида евреев и цыган.

Знакомые автора, которым довелось отсидеть свое в фашистских концлагерях и в ГУЛАГе, оценивали вероятность выживания у немцев выше. Оценка дорогого стоит. Но империя, восстановленная Иосифом Виссарионовичем под видом СССР, оказалась куда могущественней, чем та, которая была у Романовых. Что было следствием тоталитарного строя. Ничем, кроме произвола вождя, не ограниченного. Именно поэтому основной рывок – научный, технологический и культурный – она, как и всякая империя, совершила на излете. Во времена наследников. Пока не обанкротилась при Горбачеве, в 1991-м. Второй раз за сто лет. После чего каждый в бывшем СССР занялся своими собственными делами.

Как сказано выше, главное партийное начальство выкроило себе по стране и начало ими править помаленьку. Среднее начальство, генералы, а также городские и региональные ОПГ (расшифровка для интеллигентных людей старшего возраста: организованные преступные группировки) поделили страну на зоны влияния. Становясь мэрами. Губернаторами. Президентами национальных республик – с перспективой отделения, если повезет. Комсомольские вожаки, цеховики и фарцовщики пошли в крупный бизнес. Благо началась приватизация. Технари поумнее – в банкиры. Ну, а население выживало, как могло. Народ в поле.

После чего к власти пришли питерские и к ним примкнувшие. Пресекли региональную анархию. Отстроили вертикаль власти. Более или менее восстановили систему. Как они ее понимали. Не как прежнюю, но почти. С поправками на свободу передвижения, открытость информационного пространства (за пределами федеральных телеканалов) и бизнеса. И пошли плясать на тех же граблях. Потому, что система, заточенная на одного, без него сбоит. И сдать ее некому. А Б-г троицу любит. В связи с чем новое поколение интеллигенции опять, как и сто лет назад, идет в оппозицию. Поскольку от власти интеллигенцию тошнит. Хорошо, хоть террористам она не сочувствует. И революции не жаждет. Какой ни есть, столетней давности, но опыт…

Прадедушка автора, Илья Маркович Фрейдин, был человеком почтенным. Как сказали бы сейчас, верхний слой среднего класса. Купец. Свой дом. Доходные дома. Виноторговля. Меценатство. Любавический Ребе Менахем-Мендл Шнеерсон в 1990-м в Нью-Йорке на еженедельной воскресной аудиенции, «фарбринген», на которую под его благословение собирались тысячи людей, автору много чего о прадедушке сказал. Поскольку те времена помнил. И людей, которые ему, молодому раввину, что-то хорошее в Екатеринославе до– и послереволюционной поры успели сделать, тоже помнил. Но большевиков прадедушка, вопреки теории классовой борьбы, прятал от жандармов и поддерживал. Поскольку было среди них много его личных знакомых и родственников. И были все они по большей части людьми приличными.

Хотя времена Гражданской войны сами по себе были временами зверскими. И зверствовали все. В том числе и самые что ни на есть приличные люди. На войне как на войне. И все же… Мама автора часто вспоминала среди знакомых прадеда известных старых большевиков. В том числе Серафиму Гопнер. В семейном фотоархиве сохранились портреты Свердловых. Не того, который был первым руководителем советского правительства – какой-то боковой ветви. Да и Землячка тоже была из екатеринославских. Оттуда вообще много кто произошел. От знаменитых раввинов до знаменитых революционеров. Такой специальный город. Кузница управленческих и прочих кадров. Не случайно нынешний главный раввин Днепропетровска, любавический хасид Шмуэль Каменецкий, выделяется на общем постсоветском раввинском пространстве, как матерый дуб на ячменном поле.