Владимир Колганов - Лулу

Ну вот, вроде и сбылось. Оркестр наяривает похоронный марш, а рядышком накрыт богатый стол — начинаются поминки. Уже присутствует закуска в оголодавших животах, по рюмкам вновь разливают разбавленную чьими-то слезами водку, и почему-то бледною луной отсвечивает некий волосатый зад… Эй! А эти-то откуда набежали? Неужто и они — тоже из моих ранее не известных никому, законспирированных «я»? Сколько же их успело расплодиться? И вот у кого на ляжках, у кого на заднице читаю: «злость», «лицемерие», «предательство», «коварство»… Нет, ну не может же такого быть! Ишь, выползли наружу. Ребята, мы с вами так не договаривались. Лулу! Но я же тут совершенно ни при чем!

И вот, собрав остаток сил, проламываю крышку гроба и, разгребая комья грязи и цветов, вытягиваю, выпихиваю на поверхность свое тело. Все в ужасе разбегаются. Закуска, рюмки, водка, напутственные тосты за упокой души — все недопито, не съедено, все брошено на полуслове. И остается одна Лулу. А мне только этого и надо.

— Прости! Прости!! Прости!!!.. — Я повторяю это слово несчетное число раз, как будто обилие моих маленьких «прости» со временем может стать огромной, ни с чем не сравнимой просьбой о помиловании. Может, может, даже должно! Но никогда не станет…

Так я же вам и говорю о том, что в квартире словно бы чего-то не хватает. А все потому, что нет Лулу.

В принципе никто не может запретить вам создать в своем воображении такие обстоятельства, при которых вы, уважаемый читатель, окажетесь в одной постели, скажем, с енотом или же с ужом. Точно так же поодаль, то есть на другой половине обширнейшей, покрытой шелковой простыней кровати, может посапывать пластмассовый скелет — наглядное пособие, на одну ночь позаимствованное из анатомического кабинета. Наконец, вполне допустимо представить себя, любимого, лежащим рядом с рессорой от проржавевшего тягача времен освоения целинных и залежных земель. Что в этом особенного? Такое вполне в порядке признанных вещей, тем более что привязанности к неодушевленным предметам время от времени куда более необычные случаются. Но оказаться в полном неглиже, более того, под одним двуспальным одеялом с этой!..

Я спал. Впервые крепко спал после утомительного дежурства и нервотрепки нескольких последних дней. Я спал. Спал после изрядной дозы коньяка. Даже, наверное, слегка похрапывал. И сквозь сон радовался, что наконец-то удалось избавиться от этого своего второго «я», от его занудной трескотни, сопровождавшей всякий раз любые возникавшие у меня сомнения, и вот теперь смогу, не отвлекаясь на пустяки, посвятить себя чему-то более или менее достойному. А там, глядишь, и Лулу объявится. Ах, как же славно могла бы сложиться наша жизнь, если бы не…

Тут вдруг послышался то ли короткий крик, то ли чье-то болезненное всхлипывание, и вслед за тем пронзительно и протяжно заскрипело. Для тех, кто снова ничего не понял, поясню — это раздался скрип медленно отворяемой входной двери. Тем, кто и на этот раз ничего не уразумел, возможно, следует сказать, что дверь запела безвестную арию из оперы «Аида». Там тоже вроде бы присутствовал такой же грустный, совсем безрадостный мотив. Ладно, с дверью вроде бы разобрались. Ну так и что все это означает? Вы скажете, пришла Лулу? Да нет, едва ли, на нее как-то уж очень не похоже. В общем, нечто малопонятное происходило там, какой-то шорох, шепот, натужное сопение. Будто незваный гость, вломившись в дом, раздумывал, не зная, что же ему дальше предпринять.

И вот теперь только наконец решился.

Я открываю глаза и вижу, как огромная гусеница с желтоватым, слегка отвисшим, вероятно, после длительного разговения брюшком медленно вползает в комнату, оставляя единственного свидетеля этой сцены едва ли не в паническом недоумении — так сколько же ее там, за дверью, обретается? И пока часть этого существа в некотором смущении топталась у порога, одна маленькая головка будто с выточенными из черного дерева рожками уже оглядывалась по сторонам, другая же в это самое время придирчиво осматривала себя в висящем на стене огромном зеркале на предмет выявления каких-либо дефектов на крохотном подобии физиономии. Прочие, тоже не менее отвратительные головки, расталкивая друг друга, спешили протиснуться к зеркалу поближе, дабы в самых мельчайших деталях разглядеть, что там у них и как. Видимо, вполне удовлетворившись внешним видом, гусеница неспешно развернулась и засеменила всеми своими бесчисленными ножками прямо по направлению ко мне, по пути следования о чем-то возбужденно беседуя сама с собой и в такт движению покачивая рогатыми головами.

Чем ближе эти головы оказывались ко мне, тем все явственнее проглядывали в них до боли знакомые, более того, вопиюще узнаваемые черты. Вот в этой — рожа брехуна и горлопана, а рядом с ней — нечто обладающее портретным сходством со столичным паханом, далее — Гога-колобок, беззубая Тамара, радостно возбужденный Николаша, Веня, Лелечка… И все они хором требуют вернуть долги. И заявляют на меня свои права. И даже настаивают на немедленном приведении приговора в исполнение. Господи! Какие еще права? Какие долги? Здесь вам не трибунал! Я же со всеми рассчитался! Я отдал все! Пропало даже то, что я пытался спрятать в глубинах Интернета. Вот потому и лежу в одних трусах на своем продавленном диване. Потрескавшееся зеркало и диван — вот все, что у меня осталось. Да что это такое — банальное недоразумение, чья-то злобная мистификация или заранее спланированный налет? Кому, скажите, это нужно? В конце концов, если у кого-то есть претензии, обращайтесь в суд, в прокуратуру. Пусть там и выносят приговор, пусть выставляют на торги, пусть снова приватизируют и делят. Чтобы все было по понятиям…

И только тут я с опозданием начал понимать, что должники тут ни при чем — это они, это те мои оставшиеся «я», о которых я чуть не забыл, явились. Все правильно! И все не так! Не так, как я предполагал. Потому что, как ни крути, никто не может избавиться от самого себя, вы сами в этом способны убедиться. Прямо сейчас. Взгляните, вот они тянутся ко мне, пытаясь восстановить ненароком оборванную пуповину, намереваясь возродить такую нерушимую когда-то, такую необходимую им родственную связь.

А что, если все гораздо проще, если все дело в том, что вконец оборзевшее многоголовое alter ego банально хочет меня слопать? Вот оно, уже вобравшее в себя все эти прежде разрозненные осколки моей личности, оно все ближе, все неотвратимее приближается ко мне, уже облизываются все эти маленькие, омерзительные ротики, а в чреве гусеницы уже разверзлась огромная, зияющая пасть. Не надо, нет, я этого не перенесу! Если не уйдете, не знаю, что с собою сделаю! Брысь, проклятые! Чур меня, чур!