Ринат Валиуллин - Где валяются поцелуи

— Ложись спать. Долго еще будешь придуриваться? — выключил я свет в своей комнате.

— Нет. Пока влюблена.

— Перезвони мне, как разлюбишь.

— Хорошо. Целую крепко.

Глубокой ночью, когда я уже спал, она перезвонила:

— Ты спишь?

— А ты как думаешь?

— Почему такое равнодушие в трубке?

— Так три часа ночи.

— Ну и что? Разве в три часа ночи ты меня не любишь?

— Глупая.

— Какая есть. Моя глупость — лишь попытка обратить на себя внимание.

— Ну и как, клюют?

— Да, обратился весь мир, а ты нет.

— Ты хочешь сказать, что я не умею обращаться с женщинами?

— Нет, так и не научился.

— Разве? Мне всегда везло с женщинами.

— Надеюсь, ты всегда имеешь в виду меня, иначе мой звонок был напрасным.

— Ладно, скажи лучше, ты меня любишь?

— А есть выбор? — слышал я, как она дышала в трубку.

— Да.

— Можно ненавидеть.

— Это меня разрушает как женщину.

— А ты пробовала?

— Я не принимаю наркотики. Разве ты не встречал женщин, которые сидят на этом?

— Их действительно много. Чем займемся через два дня, когда я вернусь?

— Ты мной, я тобой.

Небо потертыми голубыми джинсами село на горизонт. Молодой неугомонный ветерок гонял по набережной теплый влажный воздух. Зеленые человечки трепетали в восхищении и аплодировали ему, сидя на верхних ярусах деревянного театра. Деревья, как никто другой, разбирались в искренности порывов.

Фортуна и Павел не спеша проталкивались по тесным улочкам Венеции, среди конфетти лавок, полных сувениров, сладостей и масок. С пятачка тянуло музыкой и горячей выпечкой. Напротив небольшой булочной девушка выдавливала из аккордеона Пьяцоллу. Но тот не выходил, несмотря на ловкость ее пальцев.

— Хорошо играет, — кинул Павел несколько монет в чехол от аккордеона, разинувшего свой карман у ног девушки.

— Я бы сказала — в нужном месте. Классики избалованы ласками, они капризны, только единицам удается доставить им удовольствие, — скользила рядом с ним Фортуна в кофточке, накинутой на легкое летнее платье с открытыми плечами.

— У тебя с кем лучше всех получается?

— С Моцартом.

— Встреть ты его сейчас, что бы попросила?

— Почесать спинку.

— А Армстронга?

— Надуть мне джаза.

— А Шаляпина?

— Разбудить завтра в восемь утра.

— Зачем же так рано?

— Хочу напиться, нагуляться этим городом.

— В таком случае тебе нужна будет маска, — остановил Павел в потоке лавок одну из них, увешанную лицами из папье-маше и пластмассы. Те, украшенные мехом, тканями, камнями и перьями, безразлично взирали на своих возможных хозяев.

— Я же еще ничего такого не натворила, чтобы скрывать лицо, — улыбнулась Фортуна, примеряя на себя одну маску за другой.

— Так натвори! Теперь уже можно отдаться гедонизму.

— Думаю, в этой мне будет уютно, хотя она и мала, чтобы осуществить все мои мелкособственнические тайные желания, — хотела она рассчитаться за одну из них, но Павел ее опередил. Фортуна поблагодарила его и продавца, взяла пакет с новой личиной, и они двинулись дальше.

Погода была качественной. Теплое весеннее солнце встало в тупик. Вдоль набережной тянулись хороводом дома. Они безнадежно вросли друг в друга, словно близкие родственники, которые непременно хотели знать все тонкости интимной жизни своей семьи, каждую из которых разделяли узкие мостовые и широкие каналы. Город стягивался стременами улиц в одну большую ладонь главной площади. По ним шли жизни, разноцветные и беззаботные, в шортах и в майках. Все без исключения были в восхищении. Кто-то невидимый непременно управлял этим парадом, сеансом массового гипноза, из которого людей могли вывести только голуби. Возомнив себя почтовыми, они писали и писали на землю жидкие письма, требуя хлеба и зрелищ.

— Приехать в Италию, чтобы пить воду, — это, по крайней мере, оригинально, — рассуждала Фортуна, уже сидя за столиком кафе на летней террасе.

— Попробуй, очень вкусная, — предложил я ей.

— Вода как вода, — глотнула она из моего бокала.

— Черт, я думал, поведешься.

— Вот кофе здесь действительно превосходный, итальянцы научились не только вымалывать из него саму душу, но и вдохновенно пить.

— Нет, они пьют тирамису, а кофе закусывают. Я даже не знаю, что крепче у них — кофе или граппа.

— Это невозможно, ты опять украл мою мысль!

— А ты поднимай руку, как в школе, когда хочешь ответить первой.

— Цвет у него, как у тех стен, можно подумать, что им еще можно и красить, — перевела Фортуна взгляд со стены близлежащего дома на свою чашку, не переставая черпать ложечкой кофе, будто хотела в нем что-то выловить или непременно докопаться до истины. Но докопаться было не до чего, кофе был идеален.

— Да, цвет сочный, и у девушки на балконе тоже.

— Джульетта, — тоже оценила взглядом девушку Фортуна.

— А вот и Ромео.

— Где?

— Видишь, тот зеленый плющ, прихватив с собой несколько белых цветов, карабкается по стене к балкону, — показал рукой Павел в сторону балкона, который уже покинула девушка.

— Похож. Вполне возможно, что она его ждет.

— Ждала. Слишком долго полз.

— Лет пятьсот прошло с тех пор.

— Да, девушку нельзя оставлять одну. Она же в пылу может стать женщиной черт знает с кем, — кивнул Павел в сторону лысого мужчины, который появился на том же балконе.

— Да и городом ошибся, бедняга.

— Не будем его расстраивать, пусть ползет, в конце концов, какая разница, как ее будут звать.

— Фортуна, за что ты так любишь старые города? — налил Павел себе еще воды.

— В них тепло и уютно, оттого что уже осела пыль амбиций. Страсти улеглись, перетекли в изящные формы, а те в свою очередь впитались в наши вкусы, они давно уже в генах.

— Вот так же и с женщинами: сколько бы ни менял, все равно возвращаешься к одной.

— Особенно меня впечатляют развалины.

— Меня нет, если ты про людей.

— Может, хватит уже пить эту воду, ты становишься слишком циничным.

— Если бы старые люди были так же любимы, как старые города, тогда бы они не боялись стареть.

— Кстати, где обещанные поцелуи?

— Вот, — указал Павел на закат, — чем тебе не поцелуй?

— Так ты про эти говорил?

— Нет, не только, — подозвал он жестом официанта.

— Нравится? — спросил небрежно Фортуну, когда официант уже подошел к столику.

— Ты с ума сошел.

— Значит, не нравится. — Павел заказал бутылку вина, сырную тарелку и отпустил юношу.

В этот момент позвонил Роберто:

— Как там у тебя, Павел?

— Отлично, сижу в джакузи теплого вечера.

— Места для съемок уже обозначил?

— В одном из них сейчас и нахожусь.

— Ты один? Чувствую хорошенькую даму рядом с тобой.

— Ты же говорил, что ничего не видишь.

— Ничего, кроме женщин.