Валерий Кормилицын - Излом

Почесал кадык, затем проверил – застёгнута ли верхняя пуговица на рубашке. Тыльной стороной ладони попытался отыскать грудь, или что там у неё. Проверил другую пуговицу – опять жёсткий костяк грудной клетки. Отвёл руку влево, надо же узнать, что лежит у меня в кармане… Наконец укололся об острый сосок, напоминающий сучок на палке. Её лоб уткнулся в плечо, тело обмякло. Дошёл до узкого бедра – ягодицы мне не понравились, жилистые, как у легкоотлетки. Решил обследовать с другой стороны, благо в комнате был полумрак для создания интимной обстановки. Но пробиться от бедра к центру не удалось – слишком плотно прижалась и уже стала вздрагивать.

«Надо заканчивать экспедицию – геолог нашёлся, – обругал себя, – с гинекологическим уклоном».

Но теперь оторвать даму стало чрезвычайно сложно, словно её прибили ко мне гвоздями. Кое‑как отделавшись, скрылся в туалете. Она, было, пошла за мной, но потом вернулась к столу и допила остатки из рюмки и чьего‑то фужера. Прижав ухо к двери, минуты три прислушивался. Тишина… Выпустив из бочка воду, открыл дверь. Бледная словно привидение пионерка стояла тут как тут, растянув в улыбке тонкие мокрые губы.

«Ой, мама!» – юркнул в ванную и принялся намыливать руки.

Схватив полотенце, встала рядом. Намылил в третий раз и стал мыть до локтей, обдумывая, как бы отделаться от дамы.

«Вот тебе и пионерка!»

Помощь пришла неожиданно в лице Ленки.

— Куда это вы пропали? – поинтересовалась она и утащила меня танцевать.

Все уже перепились в дым.

«Неужели Марк Яковлевич просто решил праздник устроить?» – не верилось мне.

— Купа–а-ться–я! – орал Пашка.

Сегодня он был явный лидер и вдохновитель.

— В чём мать родила–а-а! – ещё громче затянул он.

К моему удивлению, согласились все, даже длинная мымра.

Несмотря на август, ночь была тёплая и тихая. Луна освещала узкую полоску песка, небольшие чахлые кустики и деревянные мостики. Догола не разделись лишь Марк Яковлевич (он был в узеньких плавках) и столяр (он был в длиннющих, до колен, трусах, с каким‑то абстракционистским рисунком, аляповато расплывшимся в лунном свете). Женщины, делая вид, что вспомнили о скромности, снимали одежду несколько в стороне от мужской компании. Раздевшись, под гомерический хохот, уставились друг на друга.

— Тоска–а! – сказал Тоска и первый прыгнул в воду – видно, стал накаляться.

У Пети–глухого под животом ничего не было видно, кроме какой‑то клумбы с растительностью. Из женщин приз «секс–бомбы» я бы присудил заместителю директора за мощные ягодицы, широкий курчавый лобок и огромные груди.

— Ей ишака надо, а не мужика, – толкнул меня локтем Пашка и с воплем кинулся в воду.

«И его разобрало», – улыбнулся я, с разбегу ныряя за ним.

Следом, оглушительно визжа, в воду полезли женщины.

«У судаков сегодня явно инфаркт будет», – плескался в тёплой воде.

— Смотреть, но не трогать! – завопила заместительша.

«Видать, Паша поднырнул», – подумал я и в ту же минуту чуть не захлебнулся – сзади на плечи молча бросилась «пионерка».

Я начинал её бояться…

После купания пили прямо на берегу, не успев одеться. Настроение у всех было прекрасное. Стрекотали сверчки, где‑то вдали умиротворённо рокотал лодочный мотор. Лунная дорожка показывала путь на тот берег. Жалко, костёр не догадались разжечь.

На даче выпили ещё и стали разбредаться спать. Директор запёрся один в комнате на втором этаже и чего‑то обдумывал.

Пашке пришла в голову мысль подсунуть Галине Станиславовне коротышку–столяра.

— Во поугораем! – убеждал он оставшихся.

Любопытный Петя–глухой и другие бабы с тайным злорадством согласились. Бедный столяр был отловлен, избавлен от семейных трусов и запущен в комнату к директорскому заму.

— Да он же провалится там! – пожалел его Микис, к моему удивлению, всё ещё державшийся на трясущихся ногах.

Народ прислушался…

Сначала раздалась ругань и смех Галины Станиславовны, потом пять минут стояла полнейшая тишина. Затем все, кроме бедняги Пети–глухого, услышали зама:

— Да я же тебя подброшу – потолок прошибёшь! – опять смех, и снова тишина.

Я уже собрался ловить несчастного столяра, если он вылетит из дверей, но вместо этого услышал женский вопль.

«Укусил, наверное, подлец!»

Крики постепенно перешли в сладостные стоны, которые то замирали, то начинались снова…

Так и не дождавшись вылета столяра, потрясённые, мы разошлись по комнатам. Слава богу, «пионерки» нигде не было видно.

Наутро, тупых с похмелья, нас собрал трезвенький как огурчик Марк Яковлевич.

«Вот оно! – догадался я. – Начинается…»

Директор завёл речь о магазине, документах, приватизации и долго пудрил мозги похмельному народу.

— Сейчас подпишем и пойдём похмеляться, – по–простому произнёс он и достал из кейса бумаги.

По его словам, чтобы стать совладельцем, каждому следует внести по миллиону… Таких денег, разумеется, ни у кого не было.

— Вдруг магазин достанется мафии, а вас уволят, – пугал общественность.

— В общем, я выкупаю торговую точку на своё имя, плачу всю огромную сумму из собственного кармана, и вы подписываете, что претензий не имеете, а за это я повышаю вам зарплату, прилично повышаю, – на всякий случай добавил он.

Все, кроме меня, согласились и подписали. Так Марк Яковлевич стал обладателем мебельного магазина…

Целую неделю коллектив горячо обсуждал отношения зама и столяра. Только Пашку это не волновало. Он купил японский магнитофон и получил на этой почве «бзик»: включал его на полную катушку и заставлял всех танцевать. Вот и сегодня из «Жигулей» Галины Станиславовны вышел столяр и независимо направился на рабочее место. У Пети–глухого и двух его коллег по подслушиванию приключился нервный тик – молча глядя друг на друга, они перемигивались.

Следом за «Жигулями» подкатила «Волга» директора. Из неё, не торопясь, вышли Марк Яковлевич и широкоплечий представительный мужчина в сером полосатом пиджаке и с плащом через руку.

Пока директор беседовал с гостем в вестибюле, а после костерил за что‑то Петю–глухого, я взял заячью игрушку, показав хозяину кулак и отметя этим всякие возражения с его стороны, прокрался в открытый уборщицей кабинет, где, оглядевшись по сторонам – Джеймс Бонд, тоже мне, – спрятал магнитофон за книгами, рядом с креслом директора, предварительно включив его на запись, толком не понимая, что это даст и как потом возьму обратно.

Решив: «Будь что будет», вышел из кабинета.

Разговаривали они где‑то с полчаса, потом незнакомец ушёл, а Марк Яковлевич вызвал меня «на ковёр». Как легко и без бюрократии принял на работу, так же просто и уволил, оказав этим огромное одолжение, так как работа на него начала меня тяготить. Да и вообще, надоел мне этот публичный дом.