Матей Вишнек - Господин К. на воле

Когда, однажды утром, Франц Хосс, Фабиус, складской толстячок и Розетта склонились над ним, чтобы разбудить чуть ли не за час до восхода солнца, он решил, что эта четверка пришла просто-напросто его убить.

— Просыпайтесь, господин Козеф, — шелестел почти безгласно складской толстячок.

— Господин Козеф, господин Козеф, — взывал Франц Хосс, и голос со свистом вырывался из его пропитой глотки.

— Ну пожалуйста, пожалуйста, — разливалась Розетта.

— Господин Козе-е-е-ф, — тянул Фабиус.

Он приоткрыл глаза и сначала не узнал никого. Он видел только четыре лица, наклонившиеся над его телом, четыре темных лика, потому что свет от фонаря бил откуда-то сзади. Он приподнялся на локтях, в испуге, и только тогда расшифровал на каждом лице черты, которые давали каждому из лиц имя.

Вот тогда-то у него в голове и промелькнуло: «Господи, они пришли меня убить».

Пришли они, однако, только с тем, чтобы объявить: сегодня утром, в девять ровно, его, Козефа Й., примет директор тюрьмы.

— Ясно? — напирал Франц Хосс, одним духом передав ему эту весть.

Он потерял голос и поочередно переводил глаза с одного на другого.

— Час пробил, — сказал Фабиус.

«Какой еще час?» — спросил он у себя. Известие застало его врасплох и к тому же огорошило тем, как оно было преподано. Конечно, он давно знал, что в один прекрасный день его должен принять директор тюрьмы. И вот этот день настал. Но зачем надо было поднимать его за час до восхода солнца и, ко всему прочему, зачем было это делать вчетвером?

— Кофе? — сказала Розетта дрогнувшим голосом и протянула ему чашку кофе.

Он взял чашку, погрел об нее руки и с особенным удовольствием стал по глоточку потягивать.

— Ничего? — несмело вякнул складской толстячок.

— Угу, — ответил Козеф Й.

Все общество доброжелательно и обнадеженно улыбнулось на это «угу». Атмосфера разрядилась. Розетта свернулась клубочком в уголке лифта и хихикала, когда ступня Козефа Й. тыкалась к ней под коленки. Франц Хосс зычно смеялся и воздевал глаза горе, как будто хотел поблагодарить небо, что Козеф Й. наконец-то проснулся.

Фабиус повертелся, как будто хотел извлечь себя из мешанины чужих тел, освободил одну руку и, сжимая пачку папирос, протянул ее Козефу Й. Козеф Й. закурил и так, неспешно куря и потягивая кофе, дожидался, какие еще советы он получит от своих визитеров.

— Господин Козеф, — начал, несколько конфузясь, Фабиус, — мы тут подумали, если можно так выразиться…

— То есть мы бы хотели, чтобы вы… — перебил его складской толстячок.

Розетта снова захихикала, а Франц Хосс хохотнул. Все были и смущены, и в то же время как бы с трудом сдерживали смех. Потом, один за другим, кто более, кто менее внятно, все выговорили примерно одно и то же: чтобы он, Козеф Й., про них не забыл.

В общем-то, маялся Фабиус, объясняя, им много не надо. Козефу Й. довольно будет просто упомянуть их имена и в подходящий момент сказать только то, что он лично знает. Конечно же, подхватывал Франц Хосс, господин Козеф Й. лично знает много, и хорошо бы ему это многое, что тут происходит, озвучить. Всего-то.

— И что у меня, на кухне, — встревала Розетта.

— И про одежные дела не забудьте, — подхватывал складской толстячок.

Да, заговорили все разом, перебивая друг друга и перехватывая друг у друга нить мысли. Они просили всего лишь сказать Полковнику то, что ему следовало сказать. Что такие-то и такие-то тут есть. Уж кому, как не Козефу Й., это знать. Вот она, минута, когда Козеф Й. сможет выложить, что тут происходит и вкратце передать, как тут обстоят дела.

— Где — тут ? — выдавил из себя Козеф Й., сам не понимая, задал он вопрос или нет.

Эвона, где! Тут. Все очень просто. Все само собой. Он, Козеф Й., может сделать сейчас вещь капитальной важности. Кто-то не сдержал смех. Нет ничего важнее для человека, чем рассказать о нем, где надо, всякие мелкие случаи. Разве не так? Сколько уж случаев набралось за столько-то времени?

Они говорили все разом с жаром и с живостью, каких на памяти Козефа Й. за ними не водилось. Они клали руки ему на плечо, дружески трогали за щеки, переглядываясь. Они помогли ему встать, умыться, стряхнуть с робы крошки табака. Они подбадривали его, шептали ему на ушко совет за советом, просили посмотреться хорошенько в зеркало, рекомендовали держать голову как можно выше. Они предложили ему еще чашечку кофе и папиросу, настояли, чтобы он затвердил слово реальность (очень, по их мнению, важное), вытолкнули его из казармы, чтобы он подышал воздухом. Они заставили его сделать несколько вдохов, размять руки и ноги, умоляли держаться непринужденно.

Полковник как раз помогал Ребенку делать уроки по математике. Помещение было высокое, белое, очень чистое, одна стена — стеклянная, и за ней — оранжерея с цветами. Ребенок сидел, склонив голову над тетрадкой, и грыз ноготь. Полковник, высокий, бледный, небритый, одетый в безупречно белый костюм, правда, изрядно потертый по швам, рассерженно прохаживался вокруг стола, твердя и твердя условия задачи. Увидев Козефа Й., он прервался и вышел ему навстречу с протянутой рукой.

— Пожалуйте, господин Козеф, пожалуйте. Не стесняйтесь.

— Спасибо, — промямлил Козеф Й. и протянул Полковнику обмякшую руку, которую тот сжал и дружески потряс.

— Садитесь, — сказал Полковник, указывая на стул.

— Спасибо, — сказал Козеф Й. и сел.

— Я уж и не думал, что вас поймаю, — сказал Полковник, а Козеф Й. ничего даже не ответил, потому что не понял, что Полковник имеет в виду.

Ребенок приподнял голову над тетрадкой и исподлобья посмотрел на Козефа Й. Тот слегка пошевелил пальцами в знак приветствия, но Ребенок как будто бы не понял знака.

— Мы тут ломаем голову над этими бреднями, — сказал Полковник и хмыкнул. Потом, Ребенку, не без раздражения: — Ты записал?

— Записал, — сказал Ребенок.

— Вот вы сами послушайте, — снова обратился к Козефу Й. Полковник. — «В классе 30 учеников, и каждый ученик принес по сколько-то банок. Сколько всего будет банок, если полкласса принесли по две банки на человека, одна четверть класса — треть из того, что принесла первая половина, а последняя четверть — в два раза больше, чем первая?» Каково? Вот вы скажите, господин Козеф, разве это не форменная пакость, не выкрутасы — свихнуть мозги детям, которые ни в чем, пока что, не повинны? Скажите сами, господин Козеф, скажите…

Полковник прямо-таки почернел от ярости и закашлялся. Ребенок пальцем показал ему на стакан с водой. Полковник отпил воды и снова повернулся к Козефу Й.

— Вы понимаете? Все эти мерзопакости, все эти измышления человек должен учить, да еще с малых лет. И только то, что ему по-настоящему нужно, только то, что по-настоящему полезно, только этому его никто не учит.