Матей Вишнек - Господин К. на воле

«Что, ей-богу, тут происходит?» — сорвался Козеф Й. после десятиминутного ожидания.

Козеф Й. почувствовал, как его желудок собирается в ком ненависти. Куда делся Фабиус, не сказав ему ни слова? Во что он тут превратился, почему обязан всех поддерживать и всегда быть у всех под рукой? Ни о чем не попросили, просто бросили на него эту фигуру. И сама фигура — как это она стала вдруг такой мягкой, что не может удержаться на стуле?

Ярость настолько захлестнула Козефа Й., что он отнял руку от плеча фигуры. Как будто испытав шок от потери поддержки, все мышцы фигуры собрали последние ресурсы, и тело затвердело.

«Ага, можешь все-таки!» — завопил голос в мозгу Козефа Й. Что самое удивительное: при отсутствии жалости, его раздражало плачевное состояние фигуры, чья голова завалилась к тому же на правую сторону, выставляя опухоль напоказ, довольно-таки навязчиво, во всей своей красе. Козеф Й. оторвался от фигуры, окаменевшей на стуле, однако, к своему собственному удивлению, направился не к выходу, а в тот конец коридора, где скрылся Фабиус. Он яростно распахивал все двери, которые попадались на пути. В пятой или шестой по счету палате, только Козеф Й. собрался закрыть дверь, его окликнули. Это был скорее не оклик, а мычание, смутно напомнившее ему что-то из недавнего времени. Он снова вошел в палату и оглядел ее. С одной постели в углу свисала рука. Козеф Й. подошел. Человек приподнялся.

— Вас послали от комитета? — спросил он.

Козеф Й. открыл было рот, чтобы ответить, но человек его опередил.

— Это не демократия, — выпалил человек, хватая его за оба рукава. — Гадюшник, сборище подонков. Два года бился, чтобы попасть в лазарет.

— Два года! — подхватил Козеф Й., чтобы угодить человеку.

— Два года, — просвистел человек своим абсолютно беззубым ртом. — Чего я только для этого не делал, Господи Боже ты мой, чего только не делал! Вы и представить себе не можете, господин Козеф, если бы вы только могли себе представить… Но мы тут с вами с глазу на глаз… так вот, я предпочел оголить рот от зубов, лишь бы оттуда выбраться.

— Да что вы, — сказал Козеф Й. больше из вежливости.

— А что, не видно? — Человек с некоторым испугом вздрогнул.

— Видно, видно, — подтвердил Козеф Й.

— Господин Козеф, господин Козеф, — вскричал человек и снова вцепился в него обеими руками. — Настоящая демократия, какой я ее застал, эге-ге, уже в прошлом! Понимаете? Ото всего, что было, остались только слепые принципы, ни на что больше не годные. Вот так. Когда люди ни на что не годны, то и законы ни на что не годны. Вы знаете, сколько я заплатил, чтобы сюда попасть?

— Заплатили! — подхватил Козеф Й.

— Заплатил, да, абсолютная дьявольщина, но мне удалось. Там, если не умеешь лавировать, тебе не уцелеть…

Козеф Й. перестал слушать. Ему казалось, что у человека начался бред. Однако не так-то легко было избавиться от хватки человека с оголенным ртом. Так что он не отводил взгляда и все время кивал головой, но слова говорившего растворялись в его мозгу без следа.

Человек с оголенным ртом весьма сдержанно относился к принципу жеребьевки. Демократии не следует быть лотереей, и все же в ее основе находился этот несчастный принцип, потому что ничего получше не подворачивалось. Даже и больные сменялись по тому же принципу.

— Какие больные? — вздрогнул Козеф Й.

Больные из города. Больные из свободного мира. От времени до времени, если случалась оказия, они менялись с больными из тюремного лазарета. С теми, конечно, которые подавали признаки выздоровления и, значит, могли продержаться и вне лазарета.

Козеф Й. глупо хмыкнул.

Человек с оголенным ртом обиделся. Почему Козеф Й. смеется? У него есть возражения против этой практики комитета? Если у него есть возражения, он волен предать их гласности на любом очередном заседании.

Нет, у Козефа Й. нет никаких возражений. Но куда девались больные из лазарета?

Больные из лазарета становились свободными людьми. Равноценный обмен, по существу. Больные из города могли поправить здоровье и тем самым спасти себе жизнь. А тюремные больные могли подправить личность и, в каком-то смысле, тем самым тоже спасти себе жизнь. Ни один больной, по обмену попавший в свободный мир, не жалел ни секунды о месте, оставленном в лазарете. Конечно, приходилось сталкиваться с недоумением, недоверчивостью. Ведь, по сути дела, людей выкрадывали, чтобы перевести в свободный мир. Но когда им объясняли, все утрясалось.

А не случалось ли, чтобы кто-нибудь умер?

Случалось. Бывали потери с обеих сторон. Иной раз и больные из города, попав в лазарет, долго не протягивали. Жизнь-то тяжелая. Нищета душит. Голод никого не щадит, и старость никого не щадит. Но они боролись. Они нашли такой метод борьбы, они так боролись. У Козефа Й. есть предложение получше?

Нет.

К несчастью, как он уже говорил, мест в лазарете было мало. Даже не столько мест, сколько больных. Эти изуверы-охранники не желали признавать заключенных больными. Или признавали, когда болезнь вступала в последнюю стадию. И тогда приходилось ждать, пока тюремный больной хоть чуть-чуть оклемается, чтобы они могли совершить обмен. Иногда тюремные помирали через два-три дня лазаретной жизни из-за того, что их привозили в тяжелом состоянии. Такая смерть была для города серьезным ударом. Поэтому в последние годы они присматривали, чтобы умирающих из тюрьмы вовремя выявляли и вовремя обменивали на городских больных, у которых были шансы на выздоровление. Таким образом и умирающие кончались легче, зная, что последние свои мгновения проведут в свободном мире. Тут какой был нюанс: случалось, что так называемые умирающие, получив психологическую стимуляцию от своего статуса свободных людей, исхитрялись чудесным образом снова набраться сил. Случалось, да. Не так уж часто, раза два-три за последние двадцать лет. Но случалось, так-то вот, идея свободы имеет оккультную силу и способна оживить чуть ли не мертвых.

Тогда почему же она, идея свободы, не в силах вылечить тех, кто находится на свободе?

Может потому, что большинство болеющих на свободе были проходимцы и шкурники. Многие члены свободного мира симулировали болезнь или намеренно заболевали, только чтобы иметь предлог проникнуть в лазарет. Лазарет стал идеей-фикс для свободного мира. Лазарет — это прекрасный сон, иллюзия, химера. Кто бы отказался питаться чуть поприличней и не работать, и весь день валяться на кровати с чистыми простынями? Никто! Все были одержимы возможностью такого.

А охранники? Что, ничего не замечали?

А что замечать? Охранники работали с номерами, а не с людьми. Для них важно, чтобы такое-то число коек было занято таким-то числом людей. Для охранников существовали не собственно индивиды, а их количество. Ни один охранник больше секунды не удерживал в памяти лицо заключенного. Страшная правда, позволившая зато спасти множество человеческих жизней.