Катарина Причард - Негасимое пламя

Непреодолимый импульс побуждал его снова обойти все цеха, которые в течение долгих лет были его владением. Он испытывал настоятельную потребность сделать смотр созданному им предприятию, тщательно продуманный план которого, претворившись в организацию людей и машин, являлся живым воплощением его мечты о создании крупной, влиятельной и популярной газеты. Этот день не был еще последним днем его пребывания на посту главного редактора, но Дэвид чувствовал, что решение, которое он только что принял, окончательно и непреложно. И под наплывом этого чувства ой прощался сейчас с делом всей своей жизни, ясно отдавая себе отчет, что в успехе этого дела кроется его собственное поражение. Творение одержало верх над своим творцом. Оно разрослось в нечто громоздкое, чудовищное, выжимающее из человека всю его порядочность, стирающее его индивидуальность.

«Бежать — вот в чем спасение! Снова обрести свободу, стать самим собой!» Но где-то в глубине его души все еще гнездился древний инстинкт слепой преданности, и он не мог покинуть свое детище без чувства мучительного сожаления. Так много самого себя вложил он в создание этого точного и сложного механизма!

Это благодаря его энергии и инициативе типография газеты располагала самым современным оборудованием. Это он привлек в газету самые лучшие силы.

Вид пустого коридора, ярко освещенного лампами дневного света, установки которых он недавно добился от правления, сейчас подействовал на него удручающе. Младшие редакторы и репортеры отправились, по всей вероятности, в ближайшие пивные выпить на ходу кружку-другую, а он по опыту знал, что это могло затянуться; за кружкой пива и разговорами они частенько засиживались до самого ужина, а то и до позднего вечера.

Вот в наборном цехе жизнь, наверное, еще не совсем замерла: там должны идти приготовления к ночной смене.

Дэвид медленно подошел к лифту. Дверцы автоматически раздвинулись. Он ступил в ярко освещенную кабину и нажал кнопку четвертого этажа, где помещался наборный цех.

Проходя через корректорскую, которая вела в наборный цех, он увидел несколько человек, склонившихся над черновыми оттисками, которые следовало передать ночной смене. На корректорах лежала обязанность замечать все ошибки в области грамматики, орфографии и пунктуации, все опечатки и погрешности стиля, дающие возможность усмотреть клевету или диффамацию. Среди корректоров было немало старых журналистов, оставшихся не у дел; они всегда жаловались на необходимость засиживаться по вечерам, но в большинстве своем были рады дополнительному заработку. Кое-кто из них, нахмурившись, с удивлением посмотрел на Дэвида. «Какого черта Д.-Д. бродит тут в неурочный час?»

Дэвид знал об этих жалобах, но сейчас ему было не до того. Ему просто хотелось убедиться в том, что новая установка в наборном цехе обеспечивает выполнение всех сложных производственных процессов.

Когда он вошел, дежурный по цеху сторож, в обязанность которого вменялась охрана ценного оборудования, угрюмо его приветствовал:

— Добрый вечер, сэр.

Уборщицы, протиравшие швабрами помещение и подбиравшие с пола скомканную бумагу, обрывки картона и промасленную ветошь, с любопытством взглянули на главного редактора. Они, как и сторож, недоумевали, что он делает здесь в столь поздний час.

— Привет, Гарри! — ответил Дэвид в своей обычной дружелюбной манере. — Как ваш ревматизм?

— Хуже некуда, — проворчал сторож. — Придется, видно, бросить эту проклятую работу и зимой по ночам не вылезать из постели.

— Что ж, пожалуй, вы правы, — отозвался Дэвид, внимательно осматривая цех острым критическим взглядом, в котором промелькнула тень разочарования: ночная смена еще не приступила к работе. — Мне бы хотелось взглянуть, как работает новый «уинклер».

Он привык видеть цех в лихорадочной спешке, когда в шуме и грохоте готовился первый выпуск «Диспетч». Стучали линотипы, молниеносно отливая строки. Метранпаж, которому по правилам профсоюза печатников запрещалось прикасаться к шрифту, читал линотипные строки так же быстро, как читают обычную печать, и тут же подкраивал гранки, чтобы статьи уместились в положенном месте. Наборщики правили набор и вставляли готовые полосы в алюминиевые рамки. Стереотиперы устанавливали печатную форму на плите матричного пресса, поверх нее клали увлажненный матричный картон, покрытый резиновой прокладкой, после чего плиты пресса сближались, прижимая картой к форме и выжимая из него влагу, — так получалась матрица — точное воспроизведение наборной формы.

Дэвид тщательно изучил все топкости сложного печатного процесса, в результате которого осязаемыми и зримыми становились человеческие усилия: напряжение ума, бешеная погоня за новостями и рекламными объявлениями, — словом, все то, что он и другие — репортеры, сотрудники отдела рекламы, редакторы, корректоры — бросали в утробу машин, чтобы создать газету. Ему нравилось смотреть, как затвердевшую матрицу осторожно сгибали, придавая ей полукруглую форму, как ее укладывали в отливной станок, как на нее лилась сверху светлая серебристая струя расплавленного металла — смесь свинца, олова и сурьмы. Металл, застывая, точно воспроизводил собой рельеф матрицы в обратном виде, и готовый стереотип, чуть подравняв края и проверив изгиб, спускали на конвейере в подвальный этаж, где стояли громадные ротационные машины. Там к каждому цилиндру машины прилаживались стереотипы. И когда цилиндры начинали вращаться, проходившая между ними бесконечная лента белой бумаги покрывалась печатными знаками сразу с обеих сторон.

Рабочие ночной смены уже сновали возле машин, когда Дэвид выходил из наборного цеха. С некоторыми из них, давно ему знакомыми, он обменялся кивком, перекинулся несколькими словами. Им, конечно, и в голову не могло прийти, что они видят его, быть может, в последний раз.

Он вошел в лифт и нажал кнопку подвального этажа. Когда дверцы лифта раздвинулись, перед ним предстало огромное помещение, дальний конец которого терялся в полумраке. Оно напоминало поле сражения с танками и артиллерийскими орудиями, безмолвно застывшими в ожидании боя.

Впечатление это исчезало по мере приближения к мощным, внушающим невольное уважение ротационным машинам марки «госс»; они были вделаны глубоко в цементный пол и возвышались под самый потолок — громоздкие, черные и блестящие под ярким светом потолочных ламп. Они сразу производили несколько операций: печатали, разрезали, фальцевали и выбрасывали готовые газеты.

Дэвид горько усмехнулся, вспомнив станок «варф-дейл», рабом которого он был, выпуская «Молли тайме». Теперь эти гигантские машины были его рабами, подчинялись его слову. И акции «Диспетч» давали верный и немалый доход.