Катарина Причард - Негасимое пламя

— Не забывай, — с профессиональной резкостью сказал он, — я разрешаю тебе жить здесь только на одном условии: ты не выкинешь никакой глупости. Не переутомляться, не волноваться по пустякам. Я пришлю сестру, она сделает очередной укол, а как-нибудь на педеле загляну и сам.

— Благодарю вас, доктор!

Нийл был уже у самой двери. Услышав в голосе отца ласково-насмешливые нотки, он вздрогнул и обернулся. Раздираемый любовью к отцу и стыдом за ту роль, которую вынужден играть, он воскликнул:

— Черт подери, папа, не думай, пожалуйста, что я совсем ничего не понимаю! — Явно смущаясь, с трудом подбирая слова, он продолжал: — С нашего последнего разговора о войне и мире я многое передумал. Но я с тем большинством, которое сознает свое полное бессилие перед сильными мира сего, продолжающими расширять производство оружия массового уничтожения. Сможет ли кто положить этому конец…

— Мы сможем, — уверенно сказал Дэвид.

— Хотелось бы верить! — с сомнением в голосе сказал Нийл и снова заговорил горячо и быстро: — Это же безумие чистейшей воды — мы изыскиваем новые способы лечения болезней, латаем на скорую руку человеческие тела, а на уме у этих негодяев одно: изобретение новых, еще более страшных методов уничтожения рода человеческого. Иногда я спрашиваю себя: «Какой смысл рожать детей, стараться воспитать их здоровыми телом и духом, бороться с вирусными болезнями, если самый воздух, которым они дышат, отравлен?»

Дэвида потрясла вспышка, которую позволил себе обычно сдержанный, корректный Нийл. Как же мог он до такой степени не понимать своего сына, корил себя Дэвид, как мог не разглядеть скрытого за холодной профессиональной учтивостью разлада между голосом разума и тягой к благополучию?

А Нийл, дав волю столь тщательно скрываемым мыслям и чувствам, уже, казалось, раскаивался в своей несдержанности; вновь овладев собой, он продолжал:

— Но приходится жить и играть дальше в этом проклятом фарсе — вот и тянешь лямку, закрывая глаза на противоречия своего бытия, и отдаешь все силы и способности работе… У меня, не в пример тебе, не хватает мужества разрешить эти противоречия. Я избрал путь наименьшего сопротивления — отказался даже от научной работы, единственного поприща, на котором я мог бы, наверно, внести вклад в сокровищницу человеческих знаний.

— Почему ты так поступил? — спросил Дэвид.

— На словах — ради Линди и детей. Но это только отговорка! На самом же деле — ради самого себя, ради легкого приятного существования, хотя все равно из этого ничего не получилось.

Дэвида поразили горькие нотки, звучащие в его голосе.

— Ты несчастлив, — мягко произнес он.

— Я весьма процветающий врач с широкой практикой. — Вскинув голову, Нийл цинично улыбнулся. — Исцеляю общество от мелких недугов. У меня прекрасный дом, жена, дети. Чего еще желать?

— Мне потребовалось немало времени, — задумчиво сказал Дэвид, — чтобы найти свой путь в жизни.

— А я уже не ищу его, — сухо ответил Нийл. — Мифф говорит, я погряз в трясине буржуазного благополучия, — возможно, опа и нрава. Но я твердо убежден, что в конечном счете восторжествуют не те силы, которые несут гибель человечеству, а те, которые несут ему благо. Тот же процесс происходит и при развитии клеток. Выживают те, которые жизненно необходимы. Клетки, чуждые организму, погибают. Все должно быть подчинено одному: идет ли это во благо человечеству?

— Какой же тогда прок от научных знаний, если они не могут быть поставлены на службу человечеству?

— Лично у меня нет готовых ответов на любой вопрос. — К Нийлу постепенно возвращалась привычная уверенность, — Мифф — та считает, что у нее есть ответ на все. Мы с ней по-прежнему до ожесточения спорим по любому поводу. Мне чуждо большинство ее идей. На мой взгляд, она уж слишком торопит события. Научный подход всегда надежней.

— Даже в тех случаях, когда речь идет об атомных бомбах, гонке вооружений и угрозе термоядерной войны?

— Единственный вывод, к которому я мог прийти, — Нийл помедлил, подыскивая наиболее логичное объяснение своей точки зрения, — сводится к тому, что при современном развитии науки новая мировая война с применением современного оружия невозможна, ибо она принесет гибель человечеству. Великие державы понимают это. И если бы они прекратили свои проклятые эксперименты с бомбами, эксперименты, которые заражают атмосферу стронцием-девяносто и углеродом-четырнадцать, и вместо этого использовали атомную энергию в мирных целях, я простил бы им нынешнее бряцание оружием и огромные расходы на все эти эксперименты. Но…

— По-видимому, мы пришли почти к одному и тому же выводу, только разными путями, — перебил его Дэвид.

— Вы с Мифф пришли, это верно. — Нийл, очевидно, решил, что и так сказал больше, чем хотел. — Я же не могу позволить себе попусту тратить время на копание в бесконечных «как» и «почему». Я врач и работаю в поте лица, чтобы прокормить жену и детей. Но если тебе послужат утешением мои слова, так знай: я презираю себя, папа, за то, что не нахожусь рядом с тобой в этой борьбе.

Он снова направился к двери. Уныло опущенные плечи Нийла и усталая походка до глубины души расстроили Дэвида. Желая сказать сыну хоть что-нибудь приятное, смягчить охватившее его недовольство собой, он заметил:

— А знаешь, Нийл, не удивительно, что благодарные пациенты относятся к тебе как к посланцу бога на земле. До чего же приятно чувствовать себя снова здоровым! Между прочим, — добавил он, — я и правда чувствую себя вполне прилично. Миффанви предлагает мне пожить в ее домике в горах. Я бы с удовольствием поехал туда на месяц и там закончил назначенный тобой курс лечения.

— Один? — недоверчиво отозвался Нийл.

— О, Шарн вызывается тоже поехать — говорит, будет ходить за мной.

Нийл засмеялся, и в глазах его зажглись лукавые огоньки.

— А почему бы тебе не жениться на ней? — спросил он. — Мы с Мифф считаем, что дело только за тобой.

Дверь захлопнулась, и он ушел.

Тихонько напевая, Шарн бродила но опушке молодого леска, отыскивая во мху лесные фиалки, выглядывавшие из-под крошечных кругленьких листочков. Она уже насобирала небольшой букетик этих нежных цветов с прозрачными белыми лепестками и розовато-лиловой сердцевинной.

Дэвид лежал неподалеку на земле, наблюдая за ней. Она постелила ему плед, положила несколько подушек и оставила одного подремать на солнышке. Над небольшим, чуть тлеющим костром, который она развела для отпугивания мошкары и москитов, поднималась легкая голубая дымка.

Ему была видна только спина Шарн, собиравшей фиалки у самой опушки, на границе расчищенного от леса участка позади домика Мифф. День выдался по-летнему теплый, и на ней было легкое ситцевое платье. Сквозь полуопущенные веки Дэвид видел поблескивавшие на солнце золотистые, схваченные узлом на затылке волосы.