Лариса Васильева - Бессонница в аду

— Порой меня поражает твоя распущенность… И ты еще смеешься?! Ну, держись…

Хан не забыл вынуть кассеты, и когда они поднялись к себе, то смогли посмотреть получившийся порнофильм, изображение было отличным.

— Сценарий, в сущности, неплохой, тема интересная, раскрыта неплохо, но операторская работа оставляет желать лучшего, — заявил Хан. — Камеры установлены неудачно, мой зад, действительно, закрывает самое интересное, тебя почти не видно. Как-нибудь повторим, только поменяем ракурс.

Как-то вечером в ханские апартаменты постучала Ирочка.

— Можно, я у вас немного посижу? — попросилась она. — Леонид Сергеевич такой злой сегодня…

А чуть позже появилась и Лика:

— Вот ты где, а я тебя везде искала…

Девушки сдружились, как однополчанки. Вечер прошел хорошо, все шутили, смеялись. Хан был в ударе. Мария ревниво наблюдала за ним, боясь уловить его заинтересованность, повышенное внимание к девушкам. Но когда он захотел спать, то бесцеремонно отправил девчат восвояси. Маша вздохнула с облегчением. На следующий вечер девушки появились снова, то ли от скуки, то ли надеясь вернуть былое внимание Хана к себе, и стали приходить каждый вечер. Потом они и вовсе стали оставаться ночевать в апартаментах, в пустовавшей своей комнате, но Хан неизменно уходил в спальню только с Марией, и она успокоилась. В самом деле, куда здесь податься девчонкам? Прав Хан, что позволяет им греться у их очага.

Хан и раньше не стеснялся в демонстрации своих чувств, а теперь, узнав о беременности, и вовсе носился с Марией, оберегал ее, будто она была уже на девятом месяце. А Мария ничего не могла поделать с собой, ей все время хотелось есть, и она постоянно что-нибудь жевала, от кухни практически не отходила… Леонид Сергеевич тоже заметил повышенный аппетит Марии. А вскоре и весь персонал Центра оказался в курсе случившегося. Шеф так откровенно радовался этому…

Обрадовался этому факту и Леонид Сергеевич, как очередному подарку, он с новыми силами принялся уговаривать Хана свозить ее на море. У него с Валентином давно все было готово, теперь требовалось не пропустить их отъезд, а беременность Марии, ее аппетит, могли послужить на пользу дела. Они решили, что будет очень уместно предложить ей в полет корзину с фруктами, она не устоит, возьмет. Нельзя упустить такой шанс, иначе потом женщина будет возиться с ребенком и согласится на поездку очень нескоро. Леонид уже и так практически правил Центром, но он не замечал, что Хан слабеет, и оттого сильно боялся, что тот вот-вот натешится Марией, наиграется в счастливого мужа и опять вплотную займется Центром — вновь оказаться на вторых ролях Леонид уже не мог, власть опьянила его.

Хан решил, что Леонид потому так активно пытается выпроводить его и Марию из Центра, что хочет в их отсутствие совершить переворот в свою пользу, по-видимому, у него уже была установлена связь с Москвой. А Хан все более убеждался, что Леонид не тот человек, чтобы ставить его у руля. Зря он так долго держал его рядом с собой. Пожалуй, самая лучшая кандидатура на пост руководителя — это Павел. Ничего, что он так молод. «Но займусь я этим позже, сейчас есть более важная задача — спасение Марии».

Его не оставляла мысль, поданная Леонидом, хотелось поехать с Марией куда-нибудь на побережье океана, на острова, сделать ей и себе такой прощальный подарок и уже оттуда организовать ее побег. Хан чувствовал, времени ему осталось мало. «Что же, в одном я уверен — в том, что сам долго не протяну …» Он объявил о предстоящем отъезде в отпуск.

Хан занялся приведением дел в порядок, ему не хотелось оставлять за собой «хвосты», это заняло у него несколько дней. С административными бумагами разобрался быстро, а вот научная работа, хотя и была близка к завершению, но требовала бесконечных доработок, и Хан все откладывал отъезд, ему очень хотелось закончить свое дело. Он был уверен, что пробыв какое-то время на море с Марией, вряд ли сможет вернуться к научной работе. Силы уходят. Время шло и, как ни жаль было, он был вынужден передать все последние разработки своим ученикам, а руководителем последнего эксперимента назначил Павла. Услышав об этом Леонид Сергеевич вскипел было, но потом смирился, не стал обострять ситуацию, лишь бы шеф поскорее уехал. Хан подробно расписал предстоящий эксперимент и все равно беспокоился, то и дело вспоминая о чем-то важном, даже ночью возвращался в лабораторию. В душе он прощался со своим детищем навсегда. Он чувствовал себя все хуже. Вернется ли сюда…

Приступы боли участились, но пока, как и раньше, хуже ему становилось чаще по ночам. Хан запретил Марии говорить об этом кому-либо: он опасался за ее жизнь, боялся, что ее могут убить и приписать убийство ему. Несмотря на ухудшение состояния Хана, они все еще планировали совместный отъезд. Назначили дату отъезда и, хотя до нее было еще несколько дней, Мария с воодушевлением занялась укладкой чемоданов. Она нетерпеливо подгоняла время, полагая, что, главное — уехать отсюда, рассчитывая уговорить Хана не возвращаться, не покидать ее.

За три дня до отъезда, Мария вдруг проснулась ночью и увидела Хана сидящим. Он пристально смотрел на нее, угол рта у него непрестанно дергался, словно он пытался и не мог засмеяться, тонкая струйка слюны змеилась по подбородку…

— Ты кто? — спросил он, грозно хмурясь.

— Милый, это же я, — она схватила его руку, стала тихонько поглаживать ее, такие успокаивающие движения всегда на него хорошо действовали во время приступов.

Но сейчас он вырвал руку.

— Кто тебя подослал?! — речь его становилась невнятной.

— Хан, миленький мой, это же я, Мария! Давай я сделаю массаж, ты, наверно, неудобно лежал, заболела голова, да? — она разговаривала с ним, как с ребенком, и опять взяла его руку, тихонько гладила ее и целовала.

Он снова вырвал руку, злобно глядя на нее, потом застонал и схватился за голову. Мария вскочила, прижала его к себе и начала покачиваться, баюкая, как младенца. Хан затих, потом высвободился, глянул на нее, в глазах у него стояли слезы:

— Ты кто? Не помню… — снова повторил он, но его агрессия исчезла, даже сквозь свое больное, искаженное восприятие окружающего мира, он почувствовал ее любовь и сострадание…

— Мой хороший, мой дорогой, как же помочь тебе? Ну что сделать, чтобы прошла боль?

Она начала массировать ему виски, сама плача от беспомощности. Хан терпел, морщась от боли. Внезапно он очнулся, непонимающе посмотрел на нее, и по встревоженному виду Марии, по ее слезам понял: произошло что-то неординарное.

— У меня был приступ?

— Да…

— Ничего не помню… Ты почему плачешь, я обидел тебя? У тебя такой странный, испуганный вид…

— Ты не узнавал меня…