Виктор Левашов - Третья половина жизни

– Что ж, нравоучения действительно бесполезны. Если вы сами этого не понимаете. Ничего, поймёте. Может быть, это случится не слишком поздно… Что до вашего стремления всё же отправить радиограмму в прокуратуру, в этом на мою помощь не рассчитывайте. Я не завизирую её. Даже если вы вздумаете получить мою подпись с помощью огнестрельного оружия. Как я успел заметить, это вполне в вашем стиле.

– Здравствуй, Игорь…

– Вот так она, жизнь, и идёт. У каждого свои заботы: у кого суп жидкий, у кого жемчуг мелкий… Ты чего, девка? То смеялась, а теперь плакать?

– Я не плачу, Мартыныч. Я думаю о жизни. Вот так она и идёт. Ждёшь чего-то, стремишься, а потом оказывается – бросовый ход… Господи, как нелепо всё, несуразно! И место для этого, как нарочно придумано. Такое же несуразное.

– Шла бы ты спать. А то глаза у тебя, как у белого мыша, красные. Ступай. Утро вечера, говорят, мудренее.

– Да, пожалуй….

– Нелегко ей. Ох, нелегко. Да и то сказать, когда легко – толку от этого мало. Правильно люди говорят: за что не доплатишь, того не доносишь… А вы, Николай Тихонович, почему с Шубиным в город не улетели?

– Да что мне там делать? Суета, текучка. А здесь – как отпуск. Вы работаете, а мы с Леонтьевым отдыхаем. Правда, Валерий, хорошо отдыхаем?

– Хорошо. Только я устаю очень. Никогда не любил лыжи.

– Зато спите, как младенец. Пойдёмте укладываться. Спокойной ночи.

– И вам того же… Вы, Андрей Павлович, давеча у меня про Шубина спрашивали. Больше не интересуетесь?

– Всё, что я хотел узнать, вы уже рассказали.

– Когда же это я успел? Что-то не помню.

– Вы не захотели о нём говорить, это уже показатель. Если бы он относился к категории сволочей, этого не скрывают. Своеобразная система коллективного предупреждения. Но и безупречно хорошим человеком вы его не считаете. Этого тоже не скрывают.

– Верно. Крутой был мужик. Сейчас помягчел, возраст. А тогда… Справедливый, но и обматерить мог под горячую руку, и премию снять на все сто процентов. И под суд отдать, если что серьёзное, за ним не ржавело.

– Второй показатель – то, что у него не было отдельной комнаты.

– Да где бы её взять? Я же вам это растолковал.

– Тут уж, Мартыныч, вы меня извините. Много вы начальников знали, которые жили бы в проходной комнате за отгородкой?

– Какой вы, говорите, институт кончали?

– Уральский политехнический.

– Что ж, хороший, я думаю, институт. Расскажу я вам ещё кое-что про Шубина. Про последнюю ночь – перед тем как нам отсюда улетать. А вы себе думайте… Так вот, значит, все шмотки поукладывали, спят. Я ночной сеанс связи закончил, выглядываю дровишек подкинуть, – Шубин. Не спит. Сидит на своей раскладушке, вот так… голову кулаком подпёр. Невеселый он был. «Ну что, – говорит, – Мартыныч, как бы там ни было, а мы своё дело сделали». И спрашивает, нет ли у меня пакета целлофанового. А тогда целлофаны ещё в редкость были. Дал я ему кусок брезента провощенного, аккумуляторы я в нём держал. «Сойдёт, – говорит, – спасибо». Пошёл я к себе, а минут через пять снова он. Бумаги просит ненужной. А у меня только и было, что газеты, где про нас писали, собирал я их. «Ладно, – говорит, – сойдут и газеты. Завернуть мне, – говорит, – кое-что надо». Я ему: «Жалко вроде, Владимир Семёнович, вон как про нас хорошо писали». А он: «Ни к чему их беречь». И ушёл. И долго ещё не спал, было слышно.

– Вы про те газеты, которые у Ольги? Где заметки об Имангде?

– Про них. Так вот, долго он ещё в ту ночь не спал. А у нас, у радистов, слух чуткий. И спутать по звуку, ищет чего человек или просто так по комнате ходит, думает, или, к примеру, половицу топором поддевает и на место ставит – не спутаешь.

– Значит, половицу?.. Здесь?

– Подальше… Ещё дальше – вторая от окна… Топор возьмите, там гвозди – сотки… Ну, поддевайте, чего вы ждёте?

– Оказывается, не очень приятно, когда твои логические построения подтверждаются таким вот образом… Ну что ж… Так и есть – тайник!.. Но… В нём же ничего нет. Пусто!

– Как пусто? Не может такого быть! В самом деле – пусто! Вот это номер!..

– Что тут у вас за шум?

– Извините, Николай Тихонович, мы вас разбудили.

– Я не спал. Зачем вы подняли половицу?

– Да вот, искали тайник.

– Нашли?

– Сами видите. Но он пустой.

– А что в нём должно быть?

– Если я правильно рассуждаю, три буровых журнала в провощенном брезенте. И в газетах «Заполярная правда». Погодите, Мартыныч. Но газеты Ольга нашла в углу. Если Шубин завернул в них журналы, как они там оказались?

– Я и думаю… Так полагаю, что тот, кто очистил тайник, бросил газеты в угол. Они ему без надобности.

– Кто это мог быть? Сами говорили, что здесь лет десять никого не было.

– Выходит, был.

– Андрей, о каких журналах речь? Техническая документация с той загадочной буровой?

– Да.

– Вы уверены, что они там были?

– Мартыныч говорит – слышал.

– Я не только слышал. Я видел. Выглянул, не удержался. Шубин как раз пакет в тайник укладывал. Кто же его мог взять? Как думаете, Андрей Павлович?

– Понятия не имею.

– А вы, Николай Тихонович?

– Есть у меня кое-какие соображения.

– Какие?

– Если я прав, скажу… Андрей, поставьте половицу на место… Мартыныч, сеанс связи был?

– Был. Теперь только утром.

– Отправьте радиограмму. Я сейчас напишу…

НАЧАЛЬНИКУ ЭКСПЕДИЦИИ ШУБИНУ. ПРОШУ СООБЩИТЬ, НАВОДИЛ ЛИ КТО-НИБУДЬ ЗА ПОСЛЕДНИЕ ПОЛТОРА ГОДА СПРАВКИ О БУРОВЫХ НА ИМАНГДЕ. КТО, КОГДА, ЧТО СПРАШИВАЛ. СЛЕДОВАТЕЛЬ ЕГОРОВ.

ИМАНГДА, ГИДРОГЕОХИМИЧЕСКИЙ ОТРЯД, ЕГОРОВУ. ИНФОРМАЦИЮ О БУРОВЫХ ЗАПРАШИВАЛ НЕВЕРОВ В МАРТЕ ПРОШЛОГО ГОДА. ЕГО ИНТЕРЕСОВАЛ СОСТАВ КЕРНОВ. ДАННЫЕ ПО ДЕВЯТИ ПРОБУРЕННЫМ СКВАЖИНАМ БЫЛИ ПЕРЕДАНЫ ЕМУ РАДИОГРАММОЙ. ШУБИН

Бревенчатая изба гидрологов состояла из одной комнаты с большой русской печкой. На печке была просторная лежанка, на которой спали рабочие Иннокентиев и Терехов. Иннокентиев, которого все звали Кешей, был потрепанный жизнью плюгавый мужичонка лет пятидесяти. Память его переполняли случаи, которые приключались с ним в самых разных местах, от Калининграда до Камчатки. За два часа, которые Егоров провёл в избе гидрологов, он раз десять начинал их рассказывать, но сразу сбивался, перескакивал с одной истории на другую. Единственное, что Егоров понял, так это то, что однажды Кеша попал в облаву, которую норильские менты устроили на бичей в городской теплоцентрали. Обещали посадить, если не устроится на работу, и направили в Гидрологическую службу. На посту он уже пятый год и возвращаться в город не желает ни за какие коврижки.

– Сам посуди, чего мне там делать? – напористо спрашивал он, близко придвигая к Егорову тёмное лицо с жиденькой бородёнкой. – Обратно бичевать? А здесь у меня всё есть, сам себе хозяин. Бухла вот только мало привозят.