Антон Тарасов - Подводные камни

— И как я покажусь в обществе с такой суммой? — он присвистнул. — Как может отец так со мной поступать? Дал слабину я, раз уж собрался, надо было довести задуманное до конца!

В это же мгновение снизу, их кухни, донесся звук разбивающейся посуды. Застегиваясь на ходу, Андрей скользнул по лестнице и прошел на кухню. Проша, кряхтя, ползала по полу и собирала осколки какой-то тарелки.

— Вот куда идут отцовские деньги! Хоть всю посудную лавку скупить, так все равно перебито будет! — Андрей издевательски пожал плечами и улыбнулся.

Прасковья посмотрела на него и залилась слезами.

— Что, боишься, что отец накажет? — продолжал Андрей.

— Я сказал тебе убираться! — сзади стоял Павел Ильич, его лицо налилось кровью. — Проша, не обращай внимания на этого мерзавца. Есть у меня подозрение, что он забывается.

Павел Ильич нагнулся и поднял с пола осколок тарелки, отлетевший в коридор.

— Проша, успокойся сейчас же, не время по таким пустякам расстраиваться, — Павел Ильич повертел в руках осколок и поднял глаза на Андрея. — Чего ждешь? Беги в трактир, к Велицким или куда ты там собирался. Что стоишь? Денег от меня ждешь? Не будет тебе никаких денег. Твои проделки чуть не стоили жизни…

Он поперхнулся, очевидно, от волнения.

— Вы ничего не понимаете, отец! И не хотите понимать. И сегодня я обойдусь и без ваших денег! — Андрей медленно, маленькими шагами пятился в сторону и, наконец, рванул в коридор, чуть не задев локтем руки Павла Ильича, сжимавшие осколок тарелки.

— Как ты смеешь со мной так говорить? — спокойно, но строго спросил Павел Ильич.

Андрей ничего не ответил и даже не остановился. Было слышно, как он прошел в переднюю, как скрипнул паркет, как хлопнула дверь.

— Вот сорванец, черт побери, — выругался Павел Ильич. — Ничего, я его воспитаю, если его вообще можно воспитать. Драить палубы в Кронштадт отправлю. В лазарет прислуживать. Или в Либаву, грузить зерно. Вот посмотрит у меня, как оно достается!

— Андрюшу? — переспросила Проша.

— Ну, а кого еще? — удивился Павел Ильич.

Он уже почти не злился и изо всех сил старался стереть из памяти все только что имевшее место и сосредоточиться на главном — на дочери. Присутствие Александра Матвеевича его успокаивало. Успокаивало и то, что Андрей наконец-то куда-то ушел: беседы с сыном в последнее время тяготили Павла Ильича, причин этой тягости он, сколько ни силился, все равно понять не смог.

— Так, Проша, готовь обед, Александр Матвеич разделит трапезу с нами, у него с утра во рту ни крошки. Да, и сама немного приоденься, приберись, подашь прямо здесь.

Прасковья, сидя на четвереньках, закивала в ответ и заморгала своими бесхитростными подслеповатыми глазами.

Андрей с силой закрыл за собой дверь, поднял воротник пальто и зашагал по переулку. Навстречу ему двигался человек, походка и черты которого показались ему знакомыми. И действительно, подойдя чуть ближе, он увидел, что это Велицкий.

— Василий, какая встреча! Ты ко мне али по делам куда? — Андрей остановился и съежился: слегка подмораживало.

— Само собой к тебе! Вытащить тебя из этой скукотищи, показать мир, настоящую жизнь! — заголосил Велицкий и, прищурив правый глаз, поинтересовался, — составишь мне компанию?

От Велицкого попахивало спиртным. Он был небрит, неопрятен, чуть покачивался, нервно переминался с ноги на ногу. «Видно, до утра гуляли», — сообразил Андрей.

— Составлю, только знаешь, нынче я в средствах довольно ограничен.

— Старик нервы мотает? — с хохотом спросил Велицкий. — Этот старый морской скряга не желает разориться на сына? Не узнаю его, совсем не узнаю!

Андрей сжал кулаки: ему вдруг захотелось кого-то ударить или начать душить, сорвать на ком-то свою неизвестно откуда взявшуюся обиду.

— Да, времена меняются, — вздохнул Андрей. — Ну, ничего, я не упущу возможности выколотить из него пару рублей, а то и больше. Куда ему еще их тратить, кроме как на меня?

— Не ворчи, выручу. Я же вчера отыгрался знатно, все свои долги вернул. Никому ничего не должен, ни копейки, и даже самому немного осталось отметить это. Ну, поедем?

— Куда? — Андрею стало интересно, что задумал Велицкий.

— Здесь, недалеко, во Вшивой слободе есть одно местечко, салон мадам Паниной. Слыхал о ней? — Василий хлопнул Андрея по плечу.

— Признаюсь, нет.

— Не беда, скоро поймешь, что к чему, — Велицкий подмигнул. — Что-то ты грустным выглядишь. Неужели тебя так гнетет вчерашний твой проигрыш? Впрочем, знаю, поверь, мне это тоже знакомо.

Андрей чувствовал некоторое превосходство Велицкого над собой. Василий был всегда в курсе всего происходящего в Петербурге, имел знакомства повсюду, где бы ни появлялся. Даже многие лавочники, завидев его, кланялись, называли: «месье Велицкий». Василий с пренебрежением кланялся в ответ, и после делал вид, что он не знаком со всеми этими лавочниками и торговцами.

Конечно, Андрею так вести себя было непозволительно: стоило только отцу узнать о чем-то подобном, и меры были бы приняты незамедлительно. Нет, отец никогда не поднимал на него руку и даже не помышлял об этом. Но одного его взгляда было достаточно, чтобы заронить в Андрее нечто похожее на страх и смирение, которое подогревала и отцовская немилость в отношении выдачи денег. Обычно отец не скупился, но когда выходил из себя, Андрею не приходилось рассчитывать даже на мелочь. Что-то подсказывало Андрею, что снова наступают такие времена.

Несмотря на воскресный день, на Лиговском было немноголюдно. Прохожие кутались, ежились от пронизывающего ветра. Кто-то с противоположной стороны окликнул Велицкого и снял шапку, но Василий сделал вид, что ничего не расслышал и, как ни в чем ни бывало, шел дальше. Андрей на мгновение остановился и оглянулся: немолодой, довольно прилично одетый мужчина смотрел вслед Велицкому и качал головой. Наконец, он натянул шапку и медленно, немного покачиваясь, зашагал своей дорогой.

Андрей едва поспевал за Василием. Немного не дойдя Невского, Велицкий стал громко хохотать — на первом этаже дома, выкрашенного в грязно-зеленый цвет, располагалась парикмахерская. В ее витрине было вставлено большое зеркало в тонкой, почти незаметной серебристой оправе. Массивность зеркала делала оправу практически незаметной. Вдали, за витриной, если присмотреться, было видно, как суетится парикмахер — старый седой немец. В зеркале отражалась вся улица и все по ней проходившие. Крестьяне, не привыкшие к городским безделушкам, часто останавливались, завороженные, перед зеркалом, долго смотрели в него, многие крестились. Велицкого это забавляло.

— Посмотри, дорогой друг, какой у нас еще отсталый народ! В Британии соорудили подземную железную дорогу, на другом краю света телеграф. А у нас простой люд все еще удивляется зеркалу, какому-то дурацкому зеркалу!