Антон Тарасов - Подводные камни

Скрипнула и приоткрылась дверь, в нее просунулась голова Проши:

— Жива? Прости, Господи!

— Жива, Проша, жива. Как батюшка? — Таня присела на кровати.

— Лежи, бог с тобой! — осекла ее Проша, не решаясь все же зайти в комнату. — Павел Ильич успокоился немного, но сам не свой. Велел спросить, не изволишь ли чего?

— Нет, Прошенька, не надо ничего, милая, — Татьяна снова легла.

Проша исчезла столь же стремительно, как и появилась. Больше всего Таня боялась смотреть в сторону зеркала, в котором прошлой ночью видела весь ужас со стороны. Одна будто была в этой комнате, стояла рядом и молча наблюдала, не решаясь вмешаться, что-то изменить, исправить или даже предотвратить. Предотвратить то, что случилось с ней самой. Да и что, собственно, случилось?

«Ничего не понимаю, — Татьяна снова погрузилась в размышления, в дремоту. — С Андреем никогда ничего подобного не случалось. Господи, спаси и сохрани! Что будет, когда он возвратится? Рассказать батюшке? Для него это будет удар, настоящий удар. Смилуйся, Господи!»

Мадам Панина потчевала Велицкого мелко нарезанной осетриной, поданной под холодную, с мороза водку. Вычурно поблескивал круглый серебряный поднос.

У них были свои счеты: подвыпивших и вошедших в кураж своих гостей он непременно выпроваживал и, усаживая к извозчику, велел непременно везти к мадам Паниной, в салон. Здесь гостям были рады всегда. В круг Велицкого и его семьи случайные люди не входили. В худшем случае это были мелкие купчики, разбогатевшие и кичившиеся этим лавочники, и их подросшие сыновья. Но встречались и отпрыски советников министерства, которые были не прочь продолжить кутеж в обществе прекрасных дам, не обделенных манерами и умом. Их привозили к ним мертвецки пьяными, замерзшими по дороге. Они оттаивали и засыпали, а наутро были готовы отдать последнее, чтобы забыть о том, что произошло, о том, где они проснулись и с кем. Самое удивительное, что уже вечером или на следующий день эти гулящие снова появлялись в доме Велицких, будучи совершенно, до глубины души убежденными в мысли, что Василий Велицкий к этому их маленькому пикантному приключению не имеет никакого отношения. И даже попав под чары мадам Паниной во второй или в третий раз, никто не предпринимал попыток логически связать пребывание у Велицких, обильное возлияние с пробуждением где-то в незнакомом месте во Вшивой слободе. Да и почему незнакомом?

— Право, Василий, вы умеете разбираться в людях, понимаете, чего им нужно, — мадам Панина сидела на самом краешке стула, сложив руки и поглядывая на Велицкого, наливавшего себе вторую рюмку. — А ваши гости, с ними всегда так интересно! Признаюсь, мне удалось завести пару весьма интересных знакомств, несомненно, полезных.

— Я рад, — ответил Василий и поморщился, водка показалась ему какой-то слишком крепкой. — Искренне рад. Но, ближе к делу.

— Ах, Василий, вы такой нетерпеливый! — Панина щелкнула пальцами.

Она встала, прошлась, боязливо взглянула на дверь, нет ли там кого, затем прислушалась и, почти крадучись, оказалась у бюро темного дерева с резными, кривыми, будто уродливыми ножками. Быстро выдвинув верхний правый ящик, Панина спокойно достала оттуда три ассигнации, что-то пробормотала себе под нос, и столь же нервно ящик задвинула.

— Вот, месье Василий, ваши тридцать рублей и моя бесконечная благодарность, — Панина снова уселась на стул, не заботясь о том, что сделала это как-то неуклюже. — А ваш друг, любопытно, кто он?

В обществе Велицкого Панина чувствовала себя раскованной. Все, что было между ними, осталось далеко в прошлом. Но малая толика трепета друг перед другом все равно осталась, несмотря на разницу в возрасте, положение, мораль и прочие сложившиеся установки.

— Месье Василий, кто он? — повторила свой вопрос Панина.

Велицкий внимательно рассмотрел ассигнации, сложил их вчетверо и сунул в карман пиджака.

— Да будет вам известно, — начал Василий, поправляя манжеты, — что Андрей сын министерского советника по каким-то медицинским делам. Впрочем, нет, флотским. Все эти бесчисленные советники у меня в голове перемешались. Как вспомню, сколько их по свету ходит, так и забываю, кто, откуда и чем ведает. С Андреем мы учимся в университете.

— О, месье Василий, восхищаюсь вашей тягой к ученью! — Панина вдруг осеклась. — Покуда месье Андрей там с Машенькой забавляются, о главном скажу вам. Я велела Дмитрию, извозчику, он живет тут недалеко, по вечерам быть у вас и следить, при случае сподобить гостям. Сказала, что не обижу. Но трезвых пусть не везет, мороки с ними не оберешься. Давеча было…

Панина прислушалась. Сверху доносился какой-то шум. Велицкого этот шум тоже смутил. Все стихло, потом по лестнице затопали чьи-то босые ноги. Вбежала Машенька, босая, в одной нижней рубахе, с рассеченной губой.

— Представляете, maman, он… я… а он с размаху мне! И это после всего! — Маша вдруг сообразила, что Велицкий смотрит на нее в упор, одним прыжком оказалась у окна и спряталась за тяжелую красноватую гардину. Одутловатое лицо ее от негодования и стыда налилось краской, она готова была разрыдаться.

Панина в ярости вскочила.

— Месье Василий, вы ручались, что все будет…

— Я ни за что не ручался, более того ни за кого! — Велицкий смотрел то на Панину, то на ее дочь, силясь понять, что произошло.

Андрей тем временем оделся и невозмутимо направился по лестнице вниз, имея в намерениях быстро найти пальто и уйти из этого дома. Дочь Паниной взбесила его. Он предался сладострастию, превозмогая чувство отвращения, не дававшее ему покоя. Грузная, с заплывшим лицом и улыбкой, выражавшей лишь пустоту — нет, Андрей старался на нее не смотреть. Страшное желание возникло в нем: ему вдруг захотелось, чтобы на месте вызывавшей отвращение Машеньки была его сестра.

«Что за штука? Безумие! Нет, не безумие! Она давно напрашивалась, ходила вокруг да около. Теперь я понимаю, к чему это все было. Она определенно желает этого», — Андрей даже прикусил губу.

— Месье Андрей… — простонала Маша.

Андрей взглянул на нее — секунду подумав, он размахнулся и со всей силы ударил ее по лицу. Она замерла, схватила наброшенную на изголовье рубаху, медленно сползла с кровати. Капельки крови из разбитой губы ставили на белой ткани темные, почти черные точки.

Когда Андрей спустился вниз, взглядами встретились все четверо: Маша засопела носом и спряталась за гардину, Панина стояла побледневшая, Велицкий хлопал глазами и пытался сообразить, что заставило Андрея совершить то, что он совершил. Даже после обидных проигрышей в карты Андрей так себя не вел.

— Андрей, как так… как мог? Прощения, на колени! — Велицкий постепенно повышал голос. — Я для тебя на все готов, а ты меня… нас… так…