Антун Шолян - Гавань

Как бы то ни было, ощутив непривычную тоску по женщине, он прежде всего подумал о своей собственной жене — может быть, не о той Магде, какова она есть, а о той, какой могла бы быть, какой он время от времени, главным образом издалека, рисовал ее в своем воображении. Он тосковал не по надежному партнеру в совместном предприятии, каковым являлся их брак, а по загадочной любовнице, таящей внутри себя вулканы страсти, смелость нескромных прикосновений или способность пробудить в нем недостающую ему дерзость. А сближение с Магдой всегда было лишь смычкой двух цивилизованных скорлупок, следствием предшествующего соглашения, печатью, пришлепнутой на договоре.

Уже не говоря о том, что Магды попросту не было рядом, чтобы эту печать пришлепнуть.

Он несколько раз звонил в Загреб, надеясь вызвать ее. Свой мужской инстинкт он пытался закамуфлировать деловыми соображениями. Отчасти из-за того, что на крохотной мурвицкой почте не было телефонной кабины, отчасти потому, что между ними вообще не существовало другого стиля даже в интимных разговорах. Магда, ситуация в связи с откупом домов усложняется, много трудностей, я совсем измотан, ты поняла, что я имею в виду?

Своим ясным и энергичным голосом она объяснила ему, что он смешон, что все это глупости, что он без всякой надобности усложняет вещи, и пусть, ради бога, возьмется наконец за ум, и вообще — какая сейчас может быть поездка, из-за таких пустяков! У нее, мол, в Загребе полно дел. Он что думает, она тут бьет баклуши?! А дом, а все остальное? Да, впрочем, ее приезд ему только помешает.

Вчера была на концерте, сказала она, с женой Шуича, представляешь! Эта дама, оказывается, безумная меломанка, кто бы мог подумать, правда? Деревенщина! По утрам, чтоб сбросить вес, занимается гимнастикой под запись «Страстей по Матфею». Я ей рассказала о нас, может, замолвит о тебе словечко в нужном месте. Он, естественно, понятия не имел ни о Шуиче, ни о его жене. И не понял, что значит «нужное место». Его обуревали свои «страсти по Слободану».

Первый раз с тех пор как женился, Слободан почувствовал себя оскорбленным.

Он даже почувствовал мстительное удовольствие оттого, что путь для него оказался открытым, что всякая возможная авантюра теперь имеет свое оправдание. Дело лишь в том, что сама возможность авантюры слишком иллюзорна, подумал он, иронизируя на свой счет, витает в области чистой теории.

Но даже превратившись в чисто теоретическую, тоска по женщине не ослабевала; поскольку самый доступный для нее объект ускользнул, она растерянно витала среди округлых женских форм, разыскивая, на какую бы ей конкретно устремиться, — форм в основном абстрактных, ибо какого-либо выбора среди мурвицких объектов просто не было. Что такое со мной творится, ловил себя Слободан на том, что уже грезит наяву, разве возвращение к активной деятельности активизировало и мою мужскую потенцию и она беспокойно бурлит в красных жилках мечты?

А тоска становилась все более неодолимой, и ее уже не удавалось заглушить отвлеченной мечтой о гавани и потопить в работе. Хуже того, она даже как бы противостояла всему этому. Он чувствовал собственную хрупкость: казалось, только прикосновение тела могло его защитить от прожорливой гавани, спасти от депрессии, колебаний, укрепить покачнувшуюся веру. Только бы утолить этот голод терпким запахом и влагой минутного забвения! А потом снова, до самого конца, все будет легко!

У него уже вошло в привычку в сумерки, пока Катина не зажжет неоновые трубки, заливающие лица нездоровой, бессильной бледностью, подолгу сидеть возле корчмы, вглядываясь в изуродованный пейзаж старого причала. В полутьме, поглотившей камни, пыль и рытвины, этот пейзаж создавал иллюзию естественности и был по-своему красив, как будто здесь ничего не происходило и он всегда был таким: вечерняя заря, штиль и одинокий мужчина с бокалом некрепкого вина за столиком перед корчмой. Идеальные условия для романтической встречи.

Размышляя так, он провожал взглядом немногочисленных местных красавиц, прогуливающихся со своими кавалерами. Позднее к ним присоединялись жены и дочери приехавших рабочих, которые стекались на набережную, чтобы подышать свежим воздухом и хоть ненадолго вырваться из той скуки, на которую обрекли их мужчины.

Первое время он рассматривал их равнодушно и критически; потом они стали казаться все более привлекательными. Они хорошели у него на глазах. Он почувствовал, что то одна, то другая ему начали просто нравиться. Он уже стал замышлять романтическую интрижку. Не хотите ли выпить со мной рюмочку вина? А как обратиться: барышня? синьорина? Может быть, нам вместе заняться гимнастикой под звуки «Страстей по Матфею» или под Брамса? Тут воображение его буксовало, он пасовал перед головокружительной сложностью дальнейшей беседы, не говоря уже обо всем остальном. Инженер окончательно созрел для Викицы.

Викица появилась в один из таких вечеров, словно мечта, исполненное обещание, мимолетное виденье. Господи, конечно, не гений чистой красоты, но все же: юная, чистая, в простеньком сером платьице с огромными карманами, какие носят девочки. Будто кто-то взял ножницы и вырезал силуэт из самой материи сумерек. Она возникла как актриса на темном фоне задника, выпорхнув из-за кулис, где, притаившись, стояла с самого начала акта, и для своей заключительной реплики без всяких колебаний направилась прямо к инженеру. Какое-то недоразумение, в первую минуту подумал Слободан, ошибка судьбы.

Но она подошла к его столу, и инженер ужасно неловко поднялся на своих пудовых ногах, обутых в тяжелые рабочие ботинки, и с бокалом в руках.

— Господин инженер? Деспот? Я — Вики Чавчич. Вы разрешите присесть за ваш столик?

— Мне очень приятно, — сказал Слободан.

Ему хотелось поблагодарить небо за проявленную к нему милость, выразить готовность принять столь дорогой дар, но он сумел лишь уставиться на девушку.

— Другими словами, я дочь Дуяма Чавчича, — сказала Викица; она улыбнулась, словно разгадав его смущение.

— Ага, — произнес Слободан, — старого Дуяма?

Скрежеща по бетону, она придвинула алюминиевый стул, села свободно и непринужденно и взглядом заставила Слободана тоже сесть.

— Я бы не отказалась глотнуть коньячку, — сказала она, — если уж вы так любезны.

Пока он отдавал распоряжения Катине, Викица высыпала на стол содержимое одного из карманов, нашла сигарету, щелкнула зажигалкой, ловко, со знанием дела закурила и снова загрузила все — носовой платок, ключи, сигареты — в карман своего серого платья, как будто привыкла это делать именно здесь и именно так. При своем появлении она показалась ему маленькой и слишком субтильной, теперь же, за столом, с сигаретой и рюмкой коньяку, выглядела заправской завсегдательницей кафан, за долгие годы выработавшей в себе терпение и способность часами сидеть, оперевшись локтями на столик и глядя вокруг равнодушным, скучающим взглядом.